Второе посещение Москвы. (конец мая — начало июня 1867 года) [1955 Москвинов В.Н.

Известно, с каким упорством преодолевал юный провинциал трудности поступления в Академию художеств. Конференц-секретарь академии Ф. Ф. Львов сразу же запугал Репина жесткими условиями приема и посоветовал ему сначала пройти школу рисунка в так называемой «Рисовальной школе на бирже», что тот и сделал. В этой школе в числе учителей оказался знаменитый впоследствии художник И. Н. Крамской, заметивший талант Репина и много ему помогавший.

В январе 1864 года Репин выдержал вступительные испытания и был зачислен в академию по классу гипсовых голов. А в декабре того же года его переводят в натурный класс. Молодой художник работает много и упорно, твердо решив довести начатое дело до конца.

Материальные дела его в первые годы учебы были далеко не блестящи. Вынужденный экономить деньги, он первые три года не бывал на родине. Затем, научившись зарабатывать на частных заказах и дешевых уроках, он три года подряд ездил в Чугуев. Все эти поездки совершались через Москву.

Первое более или менее длительное пребывание И. Е. Репина в Москве относится к началу лета 1867 года, когда он должен был сделать вынужденную остановку, ожидая Мстислава Викторовича Прахова. Это был молодой ученый (историк, филолог и поэт), брат петербургского друга Репина — Адриана Прахова. С Мстиславом Репин условился ехать вместе в Воронеж и далее в свои родные места — на Северный Донец.

Репин прибыл в Москву 25 мая. Через три дня он получил от Мстислава Прахова телеграмму, обрекавшую его на прожитие в Москве целой недели. Пользуясь свободным временем, Репин жадно читает, стараясь наверстать упущенное в Петербурге: там все его внимание было посвящено занятиям, живописи. Каковы же были его литературные интересы в то время? Об этом говорят названия произведений, которые он прочитал за эти несколько дней пребывания в Москве, а также сразу по приезде оттуда в Чугуев. Это были роман «Дым» И. С. Тургенева и поэма Г. Гейне «Иегуда бен Халеви». Как видим, перед нами литературные произведения, пользовавшиеся большим успехом среди молодежи шестидесятых — семидесятых годов. Пережил это увлечение и Репин, два десятилетия спустя с гордостью называвший себя «человеком 60-х годов»^*.

^* (Письмо Репина к Н. И. Мурашко. — Газ. «Советское искусство», 10 января 1938 г.)

Но главное, чем был заполнен досуг Репина в Москве во время вынужденного пребывания в ней,— это знакомство с древней столицей. Постепенно его увлекает это занятие, и он пишет интересные письма к Адриану Прахову, опекавшему вместе со своим братом интеллектуальное развитие молодого художника^*.

^* ( «Художественное наследство», т. 2, стр. 1—36.)

Репин сообщает, что ходил на поклон к «величайшему произведению целого света, гиганта, родившегося на Руси», то есть к картине А. А. Иванова «Явление Христа народу», находившейся в то время в Румянцевском музее (в так называемом Пашковом доме на Моховой улице; проект здания приписывается великому русскому зодчему В. И. Баженову; теперь в нем Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина), посещает этнографическую выставку, манекены которой так неприятно действуют на него, что он «скоро обратился к живым», то есть пошел бродить по улицам, в Кремль, в Александровский сад.

Сохранился яркий отрывок его воспоминаний с меткими характеристиками публики, увиденной им в самом центре Москвы.

«Вечером гулял в Кремлевском садике, — пишет художник. — Публики не особенно много: несколько дюжих малых в синих поддевках идут, лениво переступая... Несколько экземпляров недурной глуповатой дочки-барышни; матери — приземистой, недоверчиво поглядывающей купчихи с повязкой на голове, со связанным в узелок носовым платочком, который она держит на груди обеими руками; две-три утонченно-истощенные барышни, иногда с выразительными черными глазами, болезненно-прелестно оттененными нижними веками, — может быть, это плоды душевных треволнений!.. Кучки две из двух-трех молодых людей — вероятно, студенты, потому что рассуждают о науке, хотя с сильной приправой гостинодворских выражений. Между ними есть молодые вьюноши с пухленькими, розовыми личиками, коралловыми губками и чистыми здоровыми глазками, кои содержатся у них под синими очками»^*.

Москва произвела на юношу яркое впечатление. В одном из писем к А. Прахову Репин заявляет: «Москва действительно оригинальна, оригинальна до провинциальности или провинциальна до оригинальности».

Софийская набережная, № 34. В этом доме (в нижних четырех этажах) находилось Кокоревское подворье, в котором не раз останавливался И. Е. Репин. Фото А. А. Сергеева. 1954 г.

«Ее можно сравнить с домом скряги, — продолжает художник,— кулака, у которого очень много имущества; много ему досталось от его богатых предков, сам он не прочь купить что-нибудь новое... У него больше всего старого хлама; о красоте своих вещей и о порядке он нисколько не заботится, главное — чтобы каждая дрянь была цела; нечто вроде кучи плюшкинского кабинета: золотые и серебряные дедовские кубки, поизогнувшиеся от совершенной чистоты этих металлов и заплесневевшие от прикосновения к ним всяких гадостей, обглоданные свинцовые пули, серебряные тарелки, солдатские медные пуговицы, янтарное ожерелье, шило без ручки, гвоздь и проч. — все это в одном сундуке и под кроватью! Чорт знает, чего там нет, лучше не заглядывать, шкап новейшей работы, рядом с ним табурет простого дерева с темным глянцем времени и действия, с чистыми блестящими округленными углами — это уже помимо столяра. Такова же и Москва»^*.

^* («Художественное наследство», т. 2, стр. 21—22.)

Больше всего нравится Репину Замоскворечье. Это, «кажется, самое лучшее место города», — говорит он. Но как не похоже это на Петербург! «В Петербурге воздвигли бы здесь дворцы,— восклицает Репин, — а здесь: «шорная лавка», продажа дегтю, веревок, длинные высокие каменные заборы с надписью «свободен от постоя», закоптелая вывеска «повивальная бабка», две крошечные вывески «белошвейка». Окна этой «белошвейной» до того закопчены и малы, что я, сколько ни старался, ничего не мог рассмотреть. «Портной», у этого хотя окна тоже малые, но отворены, на первом плане красуется согнутая коленка одной и босая подошва другой ноги... В другом окне так же сидят, поджав ноги, на грязных «катках». Синий собственный портняжеский чапан напомнил мне крестного отца — царство ему небесное, а был он горький пьяница!»^*.

^* («Художественное наследство», т. 2, стр. 22. )

В этом беспорядочном нагромождении домишек, домов, заборов, кривых улиц и переулков Репин увидел своеобразную прелесть Москвы.

Здесь на берегу Москвы-реки имеется прекрасная гостиница, в которой Репин «пребывает с удовольствием». Это так называемое Кокоревское подворье, или гостиница Кокорева, которая находилась в большом четырехэтажном здании на Софийской набережной, у Москворецкого моста, почти напротив Беклемишевской башни Кремля. Здание хорошо сохранилось и в наше время надстроено тремя этажами (Софийская набережная, № 34).

Самое местоположение Кокоревского подворья обеспечивало ему большой коммерческий успех и привлекало многочисленных постояльцев. В числе их были и приезжавшие в Москву представители русской культуры. Так, здесь в разное время, кроме И. Е. Репина, останавливались художники В. Д. Поленов, А. М. Васнецов, В. В. Верещагин, композитор П. И. Чайковский и др. Побывал на Кокоревском подворье в декабре 1867 года и Л. Н. Толстой, посетивший свою сестру Марию Николаевну, остановившуюся там на время. Это была одна из самых популярных и не дорогих гостиниц в Москве в описываемое время. Часть ее номеров сдавалась помесячно.