"Прощание с Москвой и снова Москва"

Пять лет - 1877-1882 годы - прожил Репин в Москве. Это были лучшие годы его творческой жизни. В конце августа или в начале сентября 1882 года, после пятилетнего пребывания в Москве, Репин переехал в Петербург. Вновь потянуло его в столицу, к старым друзьям - Стасову и Крамскому. Да, очевидно, и Москвой он уже пресытился. Это можно усмотреть из его писем последнего года пребывания в Москве.

Перед отъездом Репин «простился» с Третьяковской галереей, был там с женой, когда в галерее никого не было, и долго «с большим наслаждением» ходил по залам. «Что за бесподобная коллекция, - писал он П. М. Третьякову, - с каждым разом она мне кажется лучше, да оно так и будет, она растет».

Это было прощание и с Москвой. Репин и после переезда в Петербург не раз посещал Москву, но не жил там подолгу.

В. В. Стасов обрадовался возвращению Репина в Петербург. «Вот что он тут, - писал Стасов, - это отлично, нашего полку прибыло».

Репин обстоятельно устроился в Петербурге, нашел отличную квартиру, организовал хорошую мастерскую. Но Москву он не забывал.

Весной 1883 года в Москве открылась выставка картин художника В. В. Верещагина. Репин посетил ее. «Верещагин колосс, гениальный художник, - писал Репин Стасову, - его последняя вещь « Перед атакой Плевны», где лежат наши солдатики под прикрытием укреплений, просто поразительно нова!.. Как хороша «Мечеть могола!!!» Раскритиковав далее некоторые полотна Верещагина, увиденные им на выставке, Репин заканчивает свое письмо новым восхвалением Верещагина.

В 1884 году на очередной Передвижной выставке Репин показал свою картину «Не ждали». После Петербурга выставку перевезли в Москву, и Репин съездил туда.

На выставке в Москве побывал Л. Н. Толстой, на которого, судя по воспоминаниям его сына Сергея Львовича, картина Репина произвела сильное впечатление. Но Толстой нашел в ней и ряд технических недостатков.

21 сентября 1884 года, сообщая Стасову, что он пробудет в Москве еще недели две, Репин пишет: «как Москва грязна и пыльна! Ай!», а в другом письме, написанном через двадцать дней, не чает, когда вырвется из этой «грязной Москвищи». В этом же письме Репин говорит и о том, что он пишет в Москве портрет И. Е. Ададурова, жалуется, что портрет этот «ужасно затянулся» и он уже не рад, что взялся за него, хотя сам Ададуров ему понравился, как человек «недюжинный». В этот приезд Репин не закончил портрет Ададурова, и в 1885 году снова приезжал в Москву, чтобы завершить работу.

Иван Евграфович Ададуров, крупный инженер, был человек энергичный, живой, умный. Все эти качества удачно передал Репин в портрете.

Во время пребывания в Москве в 1884 году Репин сделал ряд рисунков: портрет Параши Мамонтовой, рисунок «Король Лир», портрет Аполлона Григорьевича Белопольского, старинного друга Мамонтовых, скромного служащего железной дороги, и портрет известного композитора, ученика Балакирева - Павла Ивановича Бларамберга. Последний портрет Репин использовал при работе над образом царя Ивана в картине «Иван Грозный».

Репин посетил выставку проектов памятника царю Александру III, предназначенного для установки в Кремле. Выставка была открыта в Историческом музее. «Какая все дребедень!» - воскликнул Репин, осмотрев все 35 проектов.

7 октября 1884 года Репин был свидетелем «страшного пожарища» в Москве. Сгорел театр «Парадиз» и огромный пассаж Солодовникова, выходивший на Петровку, Кузнецкий мост и Неглинный проезд. Три дня работали на тушении пожара московские пожарные команды.

В 1886 году Репин лишь проездом посетил Москву, направляясь в Харьков, к своей двоюродной сестре.

Репин собирался в Москву и в апреле 1887 года, когда там должна была открыться XV Передвижная выставка. Он писал В. И. Сурикову: «Все думал, даже сегодня, что я сам поеду в Москву», но дела сложились так, что «разве только в конце мая поеду прогуляться на юг и, конечно, первым делом в Москву».

Портрет Л. Н. Толстого. 1887

Портрет И. Е. Ададурова 1884

Очевидно, это намерение ему не удалось осуществить, и он посетил Москву лишь в августе этого года. Из Москвы он проехал к Дмитрию Ивановичу Менделееву, в его имение Боблово, что возле Клина. Это было накануне солнечного затмения, которое Менделеев решил наблюдать, поднявшись на аэростате. Репин приехал в Боблово с красками и всеми принадлежностями для этюдов и зарисовал подъем и спуск воздушного шара. Впоследствии Менделеев жалел, что Репин не мог полететь на аэростате вместе с ним.

В Москве он, конечно, первым долгом пришел в Третьяковскую галерею. Третьякова в Москве в это время не было.

Воспользовавшись тем, что галерея была в этот день закрыта для посетителей, Репин несколько часов работал над своей картиной «Не ждали», переписал заново голову входящего. Когда на следующий день П. М. Третьяков пришел в галерею и увидел это, он очень взволновался, так как нашел, что новый вариант значительно ухудшен в сравнении с первоначальным, и так разнес своего камердинера и его подручного за то, что тот разрешил Репину в галерее работать над картиной, что они запомнили это на всю жизнь. Оправдываясь, те говорили, что они и думать не смели о том, чтобы не дать автору картины поработать над ней, но Третьяков не признавал никаких доводов...

Игорь Грабарь свидетельствует, что переписанная Репиным голова входящего была значительно хуже первоначальной. Об этом говорили и такие видные мастера кисти, как Владимир Маковский, А. А. Киселев, А. Е. Архипов. В чем же были изменения? На это отвечает Игорь Грабарь в своей двухтомной монографии о Репине. Он пишет: «Ссыльный был до этого старше с виду, что многих смущало, в том числе и Третьякова, создавая впечатление не сына старухи, а скорее ее мужа и отца всех остальных. Переписанное на более моложавое, лицо его стало убедительнее, но несказанно потеряло в выражении; прежде в нем видна была могучая воля, несокрушимая энергия, ...была гордость революционера, теперь появилось какое-то благодушное, конфузливое выражение, и волевые импульсы уступили место чертам безволия. Появилась та истеричность во взгляде, которую в начальной стадии мы уже наблюдали у мальчика в «Не ждали». Но больше всего пострадала живопись: свободно, сочно, смело набросанная голова, напоминавшая трактовку головы девочки из той же картины, сменилась детально выписанной, засушенной головой, противоречившей всему живописному ладу этого произведения».

Репин и сам не уверен был в своих поправках. Он пишет Третьякову: «Как вы находите поправку головы входящего?» Третьяков, не желая огорчать Репина, ответил: «Поправка головы входящего хороша», а через год, по просьбе Репина, послал ему эту картину, выразив, однако, опасение, как бы Репин, желая лучшего, не сделал хуже.

Репин еще раз переписал голову входящего, и она приобрела ту последнюю редакцию, которую мы знаем теперь. Третьяков остался доволен. Игорь Грабарь утверждает, что «голова входящего стала лучше, но все же хуже первоначальной: этот третий ссыльный - скорее чудесный, славный русский интеллигент, нежели революционер».

Как мы говорили выше, во время этого, в 1887 году, приезда в Москву Репин съездил в Ясную Поляну, писал там портреты Льва Николаевича Толстого.

Случайным было посещение Репиным Москвы в 1888 году. Он возвращался из поездки на Кубань и Кавказ, где писал этюды для картины «Запорожцы». В Москве он в этот раз был совсем недолго, останавливался у С. И. Мамонтова.

Был Репин в Москве и в 1890 году, проездом, путешествуя по России. Он собирался тогда поехать в Константинополь, но не осуществил своего намерения.

В июне 1891 года Репин направился со своими дочерьми в Москву, откуда намеревался проехать в Ясную Поляну к Толстому и в имение Стаховичей Пальну (Елецкого уезда Орловской губернии). Стаховичи - Александр Александрович, Михаил Александрович и Софья Александровна - большие друзья Льва Николаевича Толстого, - были и большими друзьями Репина.

Он пробыл в Москве больше недели, жил в гостинице «Метрополь», несколько раз осматривал художественно-промышленную выставку, открытую на Ходынском поле, был в московских музеях и церквах. Особенно большое впечатление произвели на него гулянья на Воробьевых горах. Он писал Елизавете Николаевне Званцевой, молодой художнице, в которую одно время был влюблен и очень часто переписывался с ней: «Какие прекрасные хороводы видели там!.. Целые народные оперы, мистерии, песни в лицах изображались в хороводе и как характерно, типично!»

В Ясной Поляне Репин провел более двух недель, сделал много зарисовок Толстого и членов его семьи. «Как чудесно я провел время у них! - писал Репин. - Так было интересно во многих отношениях. Лев Николаевич все такой же неисчерпаемый источник силы, запросов, жизнедеятельности, глубины мысли и самобытности».

Тогда же Репин написал замечательный портрет Л. Н. Толстого - в его рабочем кабинете.

Возвратившись из Ясной Поляны, Репин посетил в Москве французскую выставку и ездил в Абрамцево к Мамонтовым.

В начале 1892 года Репин ездил в Москву для устройства там своей выставки, ранее демонстрировавшейся в Петербурге. Выехал он в Москву 5 февраля, остановился в гостинице «Континенталь». Выставка же открылась 12 февраля в помещении Исторического музея, в двух залах, и уже 13 февраля Репин с радостью сообщает Стасову, что выставка «делает большое оживление. Народу ходит много. Залы светлые, высокие... Много студенчества, курсисток и даже ремесленников толпится в двух залах и рассыпаются по широкой лестнице». От выставленной Репиным картины «Арест пропагандиста», по свидетельству В. Д. Поленова, «отбою нет».

Репину очень хотелось показать на своей персональной выставке в Москве и картину «Славянские композиторы», которая уже два десятка лет ни разу никуда не вывозилась из полутемного зала «Славянского базара». Репин предпринимал все, чтобы получить картину на время выставки, предлагал и залог, и поручительства ряда лиц. Он писал П. М. Третьякову: «Нельзя ли попросить городского голову Алексеева, может быть, он повлияет на директоров?.. Ведь это было бы ужасным варварством, если и мой залог и ручательство известных Москве лиц ничего не помогли бы. Я думаю, что они вам поверят и примут во внимание вред картине висеть так долго без лаку, в месте, где так много всякой копоти».

Портрет Параши Мамонтовой. 1884

Но и ходатайство Третьякова не помогло. «Славянские композиторы» так и не были показаны широкой публике.

Выставка в Москве имела колоссальный успех, ее посещали ежедневно сотни и тысячи людей. Огромное впечатление на москвичей произвела картина «Запорожцы», и в этом сказалось отличие москвичей от петербуржцев. В Петербурге пресса отнеслась к картине без особого восторга. На это обратила внимание и газета «Московские ведомости», выразившая сожаление, что петербургская пресса далеко не восторженно приняла эту картину. Заявляя о том, что Репин в настоящее время бесспорно наиболее даровитый из всех русских живописцев, газета писала о «Запорожцах»:

«Разудалая, бесшабашная вольница, сборище "лыцарей-рубак", могучею рукою живописца выхвачено из давнопрошедшего времени и в рельефных изображениях закреплено на полотне. Запорожцы составляют письмо султану, и письмо не канцелярское, а проникнутое малороссийским едким юмором и крупною общероссийскою солью. Эпизод, правда исторический, но в нем с особенной яркостью выразилась оригинальность Сечи, и художник широко воспользовался роскошью материала. Глядя на эти типы, нельзя представить иных казаков, иных бранных товарищей кошевого Сирко. Сколько удали и беззаботности в этих лицах! Как широк размах глумления!.. До чего ярко просвечивается тонкий, едкий ум писаря и голого советчика!.. Историческая правда рука об руку идет с художественной естественностью, роднится с нею и дарит зрителя картиной единственною».

Небезынтересно отметить, что это писала газета, всегда относившаяся к Репину с неприкрытой враждебностью.

На персональной выставке был показан и портрет Льва Николаевича Толстого за работой. Этот портрет был приобретен М. А. Стаховичем. Когда Стасов узнал об этом, он негодовал, что портрет попал в частные руки, а не в одну из картинных галерей, открытых для всеобщего обозрения. Он писал П. М. Третьякову, что ему досадно и больно, что этот портрет не приобретен для народного, национального музея. «Потеря невознаградимая», - писал Стасов.

Репин был на вечере, устроенном С. И. Мамонтовым по случаю приезда в Москву скульптора М. М. Антокольского. Сохранилась фотография, снятая на этом вечере: в центре играет на пианино Савва Иванович; его игру слушают Репин, Суриков, Коровин, Серов, Антокольский. Репин, горячо любивший музыку, слушает, полузакрыв глаза, опершись на стул Мамонтова, - он забыл обо всем, его окружающем, весь во власти чудной мелодии.

Здесь, в Москве, Репин познакомился с художником В. В. Верещагиным, картины которого, в особенности написанные на фронте во время русско-турецкой войны, Репин так любил. Знакомство произошло в гостинице «Славянский базар», на обеде у крупного киевского промышленника, сахарозаводчика Ивана Николаевича Терешенко, владельца хорошей коллекции картин русских художников-передвижников, среди которых были и репинские полотна. Верещагин Репину очень «понравился», и он захотел написать его портрет, уже готовился в Москве к этой работе, хотел съездить к Верещагину, но разные дела, которых много всегда скапливалось в Москве к каждому приезду Репина, помешали ему осуществить свой замысел.

21 февраля Репин после «недели странствий» приехал в село Бегичевку Данковского уезда, в имение И. И. Раевского, к Л. Н. Толстому, в места, где Толстой организовывал помощь голодающим.

Страшное впечатление произвели на Репина картины голода, которые он видел в Бегичевке. «Если бы Вы видели, - писал он Стасову, - в каких условиях живут эти несчастные существа. В какой тесноте, грязи, копоти, в каких лохмотьях! Какими грязными тряпками, рванью завертываются кое-как там дети!.. Темно, смрадно и душно».

24 февраля Репин вместе с дочерью Льва Николаевича Татьяной Львовной вернулся в Москву, сделав в дороге две зарисовки: «Т. Л. Толстая в вагоне спит» и «Т. Л. Толстая в вагоне читает газету». 26 февраля он выехал в Петербург.

Выставку Репина в Москве захотел посмотреть Л. Н. Толстой, и Татьяна Львовна спрашивала Репина уже после его отъезда из Москвы, может ли Лев Николаевич видеть репинскую выставку без публики. Репин сейчас же ответил ей, что он телеграфировал об этом распорядителю выставки.

Толстой был на выставке в марте и, как писала Репину Т. Л. Толстая, «пришел в большом восторге от ваших портретов и от «Нигилиста» (речь идет о картине «Арест пропагандиста»), которого находит превосходным. Особенно понравился ему портрет Веревкиной; портреты Черткова и Драгомировой ему тоже особенно нравятся. К удивлению моему, он остался довольно холоден к «Запорожцам». Впрочем, он передаст вам сам все свои впечатления, когда вы его здесь увидите».

Очевидно, Репин был в Москве и весной 1892 года, по пути в свое имение Здравнево, хотя об этом никаких сведений не сохранилось. Но в письме к Репину В. В. Стасова от 29 марта 1892 года есть просьба к художнику посмотреть во время предстоящей поездки его в Москву «всю» Третьяковскую галерею, с точки зрения «самостоятельности и полной, неподкупной национальности», а после приезда рассказать об этом Стасову. Как выполнил Репин это поручение, - неизвестно.

Следующий раз Репин был в Москве в январе 1893 года, пробыл там две недели, «все больше у Толстых», рисовал акварель со Льва Николаевича, «опять в его кабинете за работой - иначе боялся беспокоить, да и ему надоело позировать», - писал Репин А. В. Жиркевичу. Он нарисовал также, по просьбе С. А. Толстой, портрет дочери Татьяны Львовны, причем так торопился в Петербург, что не успел закончить писать руки, которые так и остались не отработанными. В этот приезд Репин рассказал С. А. Толстой сюжет картины, «представляющей свадьбу». Когда Софья Андреевна спросила его потом, пишет ли он эту картину, Репин сказал ей, что нет, не пишет, «когда я рассказываю свою мысль, свой сюжет, я точно уже написал его, и потому писать картину уже не могу» (из воспоминаний С. А. Толстой). Что это был за замысел, неизвестно, - ни в письмах Репина и его корреспондентов, ни в воспоминаниях, ни в репинской литературе сведений об этом нет.

Был Репин и на праздновании 15-летней годовщины мамонтовских спектаклей, которая отмечалась в доме Саввы Ивановича Мамонтова. В. М. Васнецов в речи на этом вечере сказал, что и Репин не утерпел, «приехал опять минуточку пожить с нами».

В последние годы пребывания Репина в Москве, в особенности в 1881-1882, Москва стала ему уже надоедать. Он писал, что Москва его «как-то давит своей буржуазной атмосферой», жаловался, что Москва - это «брюхо России», писал И. Н. Крамскому, что Москва ему надоела.

Первые поездки из Петербурга в Москву, в 1883, 1884 и последующих годах, как будто, судя по его письмам, не приносили ему особой радости. Но с каждой новой встречей с Москвой она опять и опять возбуждает в нем привязанность.

Снова Москва притягивает его, снова сопоставление ее с Петербургом решается отнюдь не в пользу столицы. «Москва такая живая стала, особенно по искусству, - писал он А. В. Жиркевичу в 1893 году. - ...Было много выставок (чудесных), спектаклей домашних и живых картин». А в письме к Т. Л. Толстой он уже утверждал, что Москва «в этот раз на меня сделала такое чарующее впечатление, как никогда еще. Я просто способен переехать жить опять в Москву», и в том же 1893 году, в письме к П. М. Третьякову: «Все ясней и ясней становится, - писал он, - что Москва опять соберет Россию. Во всех важнейших проявлениях русской жизни Москва выражается гигантски, недосягаемо для прочих культурных центров нашего отечества; им приходится только подражать ей, и в более скромных размерах. Да, Москва свое возьмет и в школе живописи; и дилетант чиновник и затхлый педант холоп слетят с нее, как мухи, стоит ей тряхнуть дюжими мускулами».

О проезде Репина через Москву летом 1893 года, когда он направлялся в свое имение Здравнево, не сохранилось никаких сведений.

В следующий раз Репин посетил Москву по пути в Здравнево в мае 1896 года, а затем в конце декабря 1896 - начале января 1897 года.

Вечер у С. И. Мамонтова. Фотография 1892 г. Слева направо: И. Е. Репин, В. И. Суриков, С. И. Мамонтов, К. А. Коровин, В. А. Серов, М. М. Антокольский

В 1896 году он побывал на Ходынском поле, где происходила коронация Николая II, закончившаяся гибелью сотен людей. Уже из Здравнева он едко писал о ходынских событиях: «Ну, и спектакль вышел на славу!» Репин приехал на Ходынку после катастрофы. Страшное зрелище представилось ему: все поле было усеяно трупами, лужи крови, тряпье, разбросанные вещи. По полю с плачем бродят люди, отыскивающие своих родных. Репин негодовал, когда на поле начались песни и пляски, а в нескольких саженях от песенников лежали сотни трупов замученных, задавленных людей. Репин говорил А. В. Жиркевичу, что он хотел бы написать такой этюд: впереди, на первом плане, груды обезображенных страшной смертью трупов, в отдалении - песенники, балаганы, флаги, а еще далее - эстрада, где находится царь. Репин видел и царя, танцующего полонез. Все это так повлияло на художника, что он немедленно уехал из Москвы.

Во время второго приезда в Москву (в конце 1896 - начале 1897 года) Репин посетил традиционную рождественскую выставку картин учеников Училища живописи, ваяния и зодчества. Здесь впервые увидел его художник К. Ф. Юон, тогда еще юный воспитанник училища. Репин, вспоминал К. Ф. Юон, «шел по выставке очень быстро и опытным глазом сразу определял художественную ценность каждой картины. Репина быстро обступила толпа участников выставки, его засыпали вопросами... Помню, как поразили меня быстрота и безошибочность его определений ученических работ». Прощаясь с участниками выставки, Репин обратился к ним с небольшой речью, в которой говорил о том, как важны в искусстве труд и прилежание, как много надо работать, чтобы стать хорошим живописцем.

Дважды приезжал в Москву Репин в следующем году - 1898.

Обе эти поездки связаны с Л. Н. Толстым. Репин часто бывал в доме у Толстого, иногда обедал у Льва Николаевича. Будучи у Толстого в январе 1898 года, он, как вспоминает С. А. Толстая, «все просил Льва Николаевича задать ему тему для картины. Он говорил, что хотел бы свои последние силы жизни употребить на хорошее произведение искусства, чтоб стоило того работать».

В эти январские дни, как писал Толстой, они «оставили друг другу хорошее впечатление», а самый приезд Репина Лев Николаевич называл «одним из приятных впечатлений последнего времени».

И Репин писал А. В. Жиркевичу, что в этот раз он был восемь дней в Москве, «и с Львом Николаевичем провел много хороших часов. По старой памяти мы гуляли с ним много по московским бульварам. Никогда еще он не казался мне так трогательно-симпатичным. Слегка и спорили. А под конец я просил его дать мне сюжет для картины - что желал бы он видеть на картине. Он непрочь и все думает. Я уже и письмом напоминал - все думает. Недавно здесь (в Петербурге. - С. И.) была Татьяна Львовна. Я и к ней с напоминанием. Говорит, папа очень бережно и внимательно отнесся к вашему желанию, но, говорит, это не так легко, и все думает».

Сюжет для Репина Толстой все же нашел и передал его Репину. Толстой рекомендовал Репину написать декабристов, идущих на казнь.

Репин жил это время у С. И. Мамонтова, в его московском доме. В оперном театре Мамонтова он слушал оперы «Садко», «Орфей» и «Хованщину», поставленные Мамонтовым в декорациях крупнейших художников того времени - Поленова, Врубеля, Коровина, «наслаждался, - как писал он Мамонтовым, уезжая из Москвы, - превосходными созданиями искусства, которые я нигде бы никогда не увидел, если бы не попал в Москву теперь по вашему понуканию. Меня и теперь, как прекрасные невидимые духи, всякую минуту сопровождают всплывающие впечатления виденного и слышанного в Москве».

В воспоминаниях художников Б. Н. Липкина и П. В. Сизова говорится о посещении Репиным в декабре 1898 года пейзажной мастерской в Училище живописи, ваяния и зодчества, которой руководил И. И. Левитан. Репин пришел туда и удивился. В мастерской было необычно - какой-то уголок живой природы: там были поставлены целые деревья в кадках, сухой бурьян, старые пни, пол усеян зеленым мохом, под кустом папоротника виднелся лошадиный череп. Этот пейзаж и рисовали ученики Левитана.

В декабрьскую поездку этого года Репин снова был у Л. Н. Толстого, но очень недолго.

Один из современников, бывший у Л. Н. Толстого в тот день, когда туда приехал Репин, вспоминал, что шел разговор об искусстве и что Толстой очень хвалил репинскую картину «Дуэль» и жалел, что ее не купили в России, а увезли в Италию. Вспоминает он и о том, что Репин и Толстой говорили о толстовской статье об искусстве и что Репин не соглашался «с некоторыми определениями» Толстого.

14 декабря 1898 года Москва хоронила основателя Третьяковской галереи Павла Михайловича Третьякова, которого крепко полюбил Репин и кого он считал выдающимся деятелем русского искусства. Репин был на его похоронах. В тот же день он писал А. В. Жиркевичу: «Вот свалился дуб могучий, развесистый, под ветвями его широкими сколько жило и благоденствовало хороших русских художников. Какой пантеон русской жизни в картинах за целую половину века XIX создал он!.. А, пожалуй, придется признать и всю эту половину века в нашей истории, и самого коллекционера картин и его музей действительно чем-то из ряду выдающимся настолько, что и оценить все это нельзя нам, близким... А вот как настанет временное оскудение, мелочь, когда поймут ушедшую вдаль эпоху и удивятся ее грандиозности, оценят и искусство и собирателя».

Вероятно, Репин побывал в Москве и в 1899 году, когда там открывалась XXVII Передвижная выставка. Об этом пишет в воспоминаниях художник В. Н. Бакшеев.

24 февраля 1901 года в «Церковных ведомостях» было опубликовано определение синода об отлучении от церкви Льва Николаевича Толстого, «доколе он не раскается».

Об этом определении синода Репин писал своей дочери: «По Руси отвратительным смрадом подымают свое вонючее курево русские попы... С забулдыгами «черной сотни» они готовят погром русскому гению». В эти же дни в Петербурге открылась XXIX Передвижная выставка картин, где Репин выставил, вероятно не случайно, а именно в связи с отлучением Толстого от церкви, написанный им еще в 1891 году этюд «Л. Н. Толстой на молитве». Это была настоящая демонстрация. К этому этюду началось паломничество, публика торжествовала, устраивала овации.

Это был, конечно, резкий выпад против тех, кто пытался «смирить» великого писателя земли русской, и поэтому так восторженно был принят этот факт публикой, в особенности студенческой молодежью. Остроту этому факту придавало и сочетание имен: «богохульник» Лев Толстой и «христианнейший» император Александр III. (Под картиной была подпись: «Приобретено для музея императора Александра III».)

В марте этого года Репин приехал в Москву, был у Льва Николаевича и поведал ему об этом событии. Софья Андреевна Толстая записала в своем дневнике за 30 марта 1901 года: «Вчера... приятно провели вечер с Репиным. Он рассказывал, что в Петербурге на Передвижной выставке, на которой он выставил портрет Льва Николаевича, были две демонстрации: в первый раз небольшая группа людей положила цветы к портрету; в прошлое же воскресенье, 25 марта 1901 года, собралась в большом зале выставки толпа народу. Студент стал на стул и утыкал букетами всю раму, окружающую портрет Льва Николаевича. Потом стал говорить хвалебную речь, затем поднялись крики «ура», с хор посыпался дождь цветов; а следствием всего этого то, что портрет с выставки сняли и в Москве он не будет, а тем более в провинции. Очень жаль».

И действительно, когда Передвижная выставка была перевезена в Москву, этюд Репина «Толстой на молитве» власти показывать запретили.

Репин пробыл в Москве недолго и уже 7 апреля вернулся в Петербург.

В июле 1901 года В. В. Стасов писал Льву Николаевичу, что Репин, находящийся в своем имении Здравнево, просит позволения приехать в Ясную Поляну в августе этого года, чтобы написать портрет писателя для Люксембургского музея. Если эта поездка состоялась (сведений об этом у нас нет), то Репин, несомненно, заезжал и в Москву.

Проездом в Ясную Поляну к Толстому Репин вместе с женой Н. Б. Нордман-Северовой посетил Москву в сентябре 1907 года.

В Ясной Поляне, как и всегда в дни приезда Репина, много разговаривали, много читали, причем читал преимущественно Лев Николаевич, - Анатоля Франса, Чехова, Куприна. Репин рисовал двойной портрет - Льва Николаевича и Софьи Андреевны. В дневнике Л. Н. Толстого под 26 сентября 1907 года записано: «Немного стеснен в писании тем, что Репин пишет мой портрет - ненужный, скучный, но не хочется огорчить его», а в письме к Т. А. Кузминской так отозвался об этом портрете: «Портрет преуморительный: представлен нализавшийся и глупо улыбающийся старикашка, это я, перед ним бутылочка или стаканчик... и рядом сидит жена или, скорее, дочь (это Соня) и грустно и неодобрительно смотрит на клюкнувшего старикашку».

Следующая поездка Репина вместе с Н. Б. Нордман-Северовой в Москву относится к декабрю 1908 года, когда художник приезжал на Передвижную выставку, экспонированную в Историческом музее. Репин остановился в этот раз в Большой Московской гостинице.

Очень насыщенным было это пребывание Репина в Москве. Он был на обеде у художника В. К. Бялыницкого-Бируля (Малая Дмитровка, дом Суворова, сейчас улица Чехова, дом 7). Вечером присутствовал на чествовании памяти П. М. Третьякова в связи с 10-летием со дня его смерти. Чествование происходило в Обществе любителей художеств (на углу улицы Чехова и проезда Скворцова-Степанова). Репин выступил с воспоминаниями о Павле Михайловиче Третьякове. Н. Б. Нордман-Северова вспоминала в своих записках об этом вечере: «И вот начинается эта нескладная, перебивающая сама себя, неровная, то громкая, то едва слышная речь. Тут и слезы, и восторг, и глубина. Все слушают затаив дыхание, и из всего несуразного встает перед слушателями живой, теплый и светлый образ П. М. Третьякова». Сам Репин писал об этом вечере А. А. Куренному, что вечер «вышел очень задушевный: собрались все больше художники. Но были и юристы. Какие были речи! Какие доклады! Все почувствовали монументальную фигуру П. М. Третьякова, и у всех было одно желание: строить ему монумент. С места в карьер чувство это так охватило все собрание, что оно мигом перешло в действие... и я верю в возможно скорое исполнение...»

На следующий день, 12 декабря, Репин был в Историческом музее, на Передвижной выставке, участвовал в развеске там картин. Художник В. К. Бялыницкий-Бируля, вспоминая об этом, говорил, что передвижники очень считались с мнением Репина: «Всех нас волновало, когда он осматривал выставку. Репин любил ходить один; он внимательно и подолгу всматривался в каждую картину, и даже старшие передвижники, как Маковский, Клодт, Максимов, Кузнецов, с волнением ждали его приговора».

И вот здесь, на выставке произошел такой эпизод. Было решено проводить каждую картину, предъявленную художниками к экспонированию, через жюри, членом которого был и Репин. Жюри отклонило две картины Н. К. Бодаревского, изображающие голых женщин; Репин всегда отрицательно относился к этому жанру, и очевидно, в этом эпизоде с Бодаревским, именно слово Репина было решающим.

Но Бодаревский не согласился с мнением жюри; он сейчас же побежал искать Репина и привел его на выставку. Там снова показали Репину картины Бодаревского.

Репин посмотрел одну картину, вторую и сказал художнику: «Николай Корнеевич, мне очень тяжело и грустно, вы уже художник с именем, но эти вещи понижают удельный вес вашего прошлого. Тут есть скабрезность и пошлость, которая не к лицу передвижникам».

Бодаревский, желая спасти свои картины, выразил желание прикрыть часть обнаженного тела вуалью. Репин грустно заметил ему: «Мы желаем вас видеть таким художником, каким вы были приняты в Товарищество передвижников». И обнаженные красавицы на выставке показаны не были.

После выставки Репин посетил коллекционера Лызина (Сретенский бульвар, 6), встретился с писателем С. Н. Сергеевым-Ценским. На следующий день Репин был на сеансе у скульптора Н. А. Андреева, лепившего с него бюст, а днем принимал у себя Софью Андреевну Толстую, которая обедала у него; вечером был в Художественном театре, смотрел «Синюю птицу» Метерлинка.

Столь же насыщенными были и остальные дни, проведенные в Москве. 15 декабря Репин был у художника В. И. Сурикова (на Тверской), показавшего Репину свои старые работы, затем в течение трех часов писал портрет И. Е. Цветкова, владельца картинной галереи, в его доме на Пречистенской набережной, и снова позировал скульптору Андрееву.

На следующий день Репин был на генеральной репетиции «Ревизора» Гоголя в Художественном театре, беседовал там с К. С. Станиславским, затем посетил картинную галерею И. С. Остроухова (Трубниковский переулок, 17).

17 декабря снова сеанс у Андреева, затем осмотр картинной галереи И. Е. Цветкова, далее встреча с В. М. Васнецовым, обед у художника В. К. Бялыницкого-Бируля. Ночью он выехал в Ясную Поляну.

В Ясной Поляне Репин пробыл три дня и затем, через Москву, вернулся в Петербург.

Через год, в декабре 1909 года, Репин приехал в Москву на XXXVII Передвижную выставку. Был в Третьяковской галерее, в галерее Остроухова, осматривал памятник Н. В. Гоголю работы - скульптора Н. А. Андреева на Пречистенском бульваре, встретился с писателем П. Д. Боборыкиным, был у художника-передвижника Василия Николаевича Бакшеева (4-й Ростовский переулок, 6) которого очень любил.

О посещении Бакшеева Н. Б. Нордман-Северова вспоминала в своих записках. «На высоком берегу Москвы-реки, на Плющихе стоит прелестный деревянный домик в хорошем малютинском русском стиле. Интерьер - как в сказке. Плафоны, печки, стены - все писано рукой Малютина... Мы сидели за самовариком, и из залы неслись заунывные экзерсисы в четыре руки двух милых девочек. Сами хозяева тихие, ласковые, талантливые - передвижник Бакшеев и его супруга».

Посетил Репин и художника Л. О. Пастернака в его квартире в Училище живописи, ваяния и зодчества, осматривал коллекцию картин Лемерсье (совладельца художественного магазина Аванцо), был у скульптора Андреева и в нескольких картинных галереях.

Наконец, Репин был на открытии Передвижной выставки, размещенной на этот раз в залах Училища живописи, ваяния и зодчества, затем зашел к Остроухову, а вечером смотрел спектакль «Анатэма» Л. Н. Андреева в Художественном театре.

Репин в этот приезд хотел увидеть в Москве как можно больше, чувствуя, очевидно, что в дальнейшем ему не удастся так долго быть в Москве. Так и случилось, после этой поездки Репину удалось побывать в Москве всего несколько раз и не подолгу.

Весьма интересно, что именно о пребывании в Москве в 1909 году Репина появилась заметка «И. Е. Репин в Москве» в газете «Голос Москвы», в которой приведены очень важные, для понимания мировоззрения художника, мысли Репина: «Сколько бы ни возмущались новыми явлениями поклонники старых традиций, сколько ни стараются искусственно поддержать премиями сторонники того или другого лагеря свой приход, ничего не помогут своим и не задавят противников. Рост и превращения совершаются в глубине души самого общества. Общество, потерявшее веру, поправшее принципы добра, предающее свою свободу духа деморализующей силе; общество, слившееся с ярмом добровольного холопства, - не может требовать здорового, прекрасного искусства, оно само одурачено биржевой игрой на замалеванные холсты... само калека».

В декабре 1911 года Репин приезжал в Москву, выступил здесь на вечере памяти художника В. М. Максимова с воспоминаниями о нем (в газете «Русское слово» было опубликовано изложение этой речи), был в Москве в 1913 году, в связи с реставрацией картины «Иван Грозный», и, наконец, в последний раз Репин посетил Москву в 1914 году, проездом из Швейцарии, куда он ездил хоронить Н. Б. Нордман-Северову, умершую там от туберкулеза.

Больше Репин не встречался с Москвой. Сперва - помешала первая мировая война. А в 1918 году Пенаты, где жил Репин, оказались за рубежами нашей родины, и Репин безвыездно жил там.

Из восьмидесяти шести лет своей жизни Репин провел в Москве всего пять лет (1877-1882), не считая неоднократных временных приездов его в Москву до 1877 и после 1882 года.

Но эти годы имели колоссальное значение в его жизни и творчестве.

Именно в Москве полностью укрепилось его политическое мировоззрение. Любовь к простому народу, складывавшаяся в нем в результате петербургских впечатлений и значительного влияния Владимира Васильевича Стасова и общения с народом при поездках на Волгу для этюдов к картине «Бурлаки на Волге», окончательно сцементировалась именно в Москве. Здесь, в Москве он больше, чем когда-либо, вращался в народной среде, здесь окружали его такие люди, как художники Поленов, Суриков, Васнецов, отражавшие в своих произведениях народную жизнь, здесь благотворно влияли на развитие его таланта такие знатоки и ценители искусства, как Третьяков, Мамонтов и другие. Большое влияние на него оказывал и великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, знакомство и дружба Репина с которым теснейшим образом связаны с Москвой.

В Москве окончательно утвердилось его резко отрицательное отношение к правящей верхушке царской России, его ненависть к чиновничеству, сформировалось его антирелигиозное мировоззрение.

За пять московских лет Репин создал почти все самое значительное в его творчестве. Почти все лучшие вещи художника, вошедшие в золотой фонд великого русского живописного искусства, имеют прямое и непосредственное отношение к Москве.

Благодарная Москва в конце 1958 года воздвигла памятник Илье Ефимовичу Репину. Он установлен в сквере на Болотной, ныне имени Репина, площади, неподалеку от Третьяковской галереи, где хранятся лучшие репинские полотна.

Справедливо сказал президент Академии художеств СССР Б. В. Иогансон на открытии памятника Репину, что «особое место в развитии и формировании его творческой личности занимала Москва».

Установление памятника Репину в Москве - это знак глубокого народного уважения и любви к художнику-гражданину, вписавшему своим творчеством замечательную страницу в историю русской и мировой художественной культуры.