Московские друзья

Первые дни в Москве Репин проводил большей частью дома, никуда не выходя. Причиной было то, что много времени отнимали у него хлопоты по устройству на новом месте, а главное - недомогание, продолжающееся после перенесенной лихорадки. Не мог художник и приняться за серьезную, большую работу. Он жил уединенно - «никого не вижу, ни о ком не слышу». Писал Стасову, что «в то время как голова горит от чудеснейших мыслей, от художественных идей, в то время как сердце так горячо любит весь мир, с таким жаром обнимает все окружающее, тело мое слабеет, подкашиваются ноги, бессильно опускаются руки... Да, нет более несчастья, как быть больным, - и в то время, когда так много нужно сделать лично, индивидуально от начала до конца».

Прошло немного времени, и Репин стал таким же, как и всегда, - энергичным, веселым, общительным; снова проявляется его страсть к прогулкам по Москве, ее достопримечательностям, к местам, связанным в той или иной степени с живописью, с художниками. Возникает и дружба с москвичами.

Репин становится частым посетителем Третьяковской галереи, гордится ею, как одним из самых славных дел, созданных русскими людьми, близко сходится с владельцем галереи, «таким превосходным человеком, каких мало». Художник и коллекционер полюбили друг друга. «Чем больше я его узнаю, тем больше уважаю его», - писал Репин о Павле Михайловиче.

Тесный кружок крупнейших русских художников сплотился вокруг Репина в Москве - Василий Дмитриевич Поленов, Виктор Михайлович Васнецов, Василий Иванович Суриков. Все они и жили почти рядом: Репин - в Теплом переулке, Поленов - в Божениновском, Васнецов - на Остоженке, Суриков - сперва у Пречистенских ворот, затем на Остоженке и в конце пребывания Репина в Москве - на Плющихе.

Друзья встречались почти ежедневно, вместе работали, совершали прогулки по Москве, ездили в подмосковные села и дачные местности, писали этюды. С Васнецовым и Поленовым дружба у Репина началась еще с Академии художеств, продолжалась за границей, когда они были там пенсионерами, но наиболее сильно - укрепилась в Москве.

Все эти художники в письмах и воспоминаниях свидетельствуют о большой дружбе своей с Репиным. «Когда мы поселились в Москве, - говорил Поленов, - мы с Репиным и Васнецовым проводили все время вместе». «Судьба меня не разлучала с Поленовым, - писал Репин. - ...Везде я дружил с Поленовым и очень полезно проводил с ним время». Поленов восхищался Репиным, подчеркивал огромную пользу, какую дало ему общение с Репиным: «Какой тоже огромный талант у Репина! Все, что он ни делает, какой бы пустяк это ни был, выходит у него так значительно, так интересно, что у другого художника и в огромной картине и с драматическим сюжетом не находится. Близость моя с ним мне очень полезна, полезнее, чем десять лет в Академии».

Васнецову Репин писал: «Если кто меня шевелил, учил самому важному в искусстве - творчеству, так это ты».

С Суриковым Репин познакомился в Москве и быстро с ним сблизился. «Мы жили недалеко друг от друга в Хамовниках, - вспоминал Репин. - Я упросил Сурикова позировать мне для портрета, он согласился, и мы стали видеться очень часто... Тогда еще не было пряток друг от друга со своими работами: они стояли на мольберте всегда открытыми, и авторы очень любили выслушивать замечания товарищей. Все подробности обсуждались до того, что даже мы рекомендовали друг другу интересные модели».

Взаимоотношения Репина с Суриковым были значительно сложнее, нежели с Поленовым и Васнецовым. Временами они подолгу не видались, не переписывались, словно забывали друг о друге. В связи с этим в обывательских кругах и даже в некоторых кругах художников ходили сплетни о соперничестве Сурикова и Репина, о том, что оба эти художника, писавшие почти одновременно исторические картины из одной и той же петровской эпохи (Репин - «Царевну Софью», Суриков - «Утро стрелецкой казни»), завидовали один другому. Много лет спустя на одно из писем по этому поводу Репин отвечал корреспонденту: «А про Сурикова - удивляюсь вашим сомнениям по поводу наших отношений - ведь вы же сами свидетель: в «Княжьем дворе» (Репин говорит о своей поездке в Москву в 1913 году, когда он жил в гостинице «Княжий двор». - С. И.) при вас же мы чуть не больше недели жили, видались, обедали и чаевали... Какого еще вам свидетельства! И что можно придумать плохого о наших старотоварищеских отношениях? Даже, подумав немного, я бы окрестил наши отношения - казаческим побратимством. Были моменты, когда он даже плакал (человек сентиментальный сказал бы: «на моей груди»). Он плакал, рассказывая о смерти своей жены, слегка положив руку на мое плечо. Словом, более близких отношений у меня не было ни с одним товарищем».

Художников связывали взаимная любовь и крепкие узы товарищества. Репин, например, очень обиделся, когда Стасов, рассматривая в своем обзоре IX Передвижную выставку, не обмолвился ни словом о картине Сурикова «Утро стрелецкой казни». Репин высоко ценил эту картину своего друга. Впервые увидев ее, он писал П. М. Третьякову, что картина Сурикова «делает впечатление неотразимое, глубокое на всех... У всех написано на лицах, что она - наша гордость на этой выставке». Заканчивая письмо, Репин восклицает: «Могучая картина!» И, естественно, его взволновало молчание Стасова об этой картине: «А более всего я сердит на Вас за пропуск Сурикова... - писал он Стасову. - Не понимаю - это страшно меня взорвало».

Возможно, что именно этот случай в какой-то степени повлиял на отношение Стасова к творчеству Сурикова. Через несколько лет Стасов писал о Сурикове, как о «сильно выросшем художнике», и во всех последующих своих статьях уделял внимание его работам.

Не менее горячо вступился Репин и за Васнецова, когда Стасов обошел молчанием его картину «После побоища Игоря Святославича с половцами». Репин тотчас же послал Стасову возмущенное письмо: «...слона-то Вы и не приметили, говоря «ничего тузового, капитального»; нет, я вижу теперь, что совершенно расхожусь с Вами во вкусах; для меня это необыкновенно замечательная, новая и глубоко поэтическая вещь, таких еще не бывало в русской школе; если наша критика такие действительно художественные вещи проходит молчанием, я скажу ей - она варвар, мнение которого для меня более неинтересно».

Дружба художников была требовательна, каждый из них не стеснялся и критиковать товарища. Так, Поленов прямо высказался о картине Репина «Николай-чудотворец», что это вещь «выдуманная, рассудочная, неинтересная». Репин не стеснялся критиковать, и очень резко, и произведения Поленова, в особенности написанные им на фронтах русско-турецкой войны, и некоторые полотна Васнецова. Эта дружеская критика еще больше сплачивала их.

Они помогали друг другу чем могли. Известно, что Репин давал Сурикову советы, когда тот писал «Утро стрелецкой казни». Он же устроил у себя в мастерской в Москве рисовальные вечера, на которые собирались его друзья и вместе работали. Сурикову не давался рисунок. Репин и его товарищи решили помочь ему, но так, чтобы не задеть самолюбия художника. Они использовали эти вечера для того, чтобы Суриков мог совершенствоваться в рисунке: приглашали Сурикова и вместе рисовали с натуры, и эта практика очень помогла художнику.

Портрет В. Д. Поленова. 1877

Портрет В. И. Сурикова. 1885

Помимо ближайших друзей Репина, на его вечерах бывали художники Р. С. Левицкий, Н. Д. Кузнецов, И. С. Остроухое, В. А. Серов и другие. Об этих вечерах Репин писал Стасову. Сохранился и репинский рисунок «В мастерской Репина в Москве. Рисовальный вечер», датированный 1 февраля 1882 года.

В Москве Репин познакомился с Владимиром Алексеевичем Гиляровским, известным журналистом, знатоком Москвы, оставившим замечательные литературные зарисовки старой Москвы, в том числе и репинских времен.

К этому периоду относится знакомство Репина и с другим знатоком Москвы, историком Иваном Егоровичем Забелиным, с которого Репин писал портрет. Забелин, постоянный посетитель букинистических и антикварных палаток на воскресных Сухаревских торгах, несомненно водил туда и Репина, и художник любовался в этих палатках чудесными русскими иконами древнего письма и посмеивался над бесконечными подделками картин Рубенса и Рафаэля.

Кстати говоря, с Сухаревкой связан забавный эпизод, о котором рассказал В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи». Некая дама, любительница живописи, увидела в антикварной палатке на Сухаревке небольшую картину с подписью «И. Репин» и с надписью «Стоимость - десять рублей». Дама купила эту картинку, но предупредила продавца, что она будет у знакомых, где сегодня Репин обедает, покажет ему картину и, если картина не настоящая, вернет ее обратно.

Показала она картину Илье Ефимовичу, тот рассмеялся и надписал внизу картины: «Это не Репин. И. Репин».

Картина снова попала на Сухаревку и благодаря автографу была продана за сто рублей.

Неоднократно Репин бывал на Плющихе у поэта Афанасия Афанасьевича Фета. У Фета собиралось всегда много гостей - «породистое общество», по определению Репина, люди, предпочитающие французский язык русскому, и Репин «очутился вдруг точно в обществе парижских друзей Тургенева», которое наблюдал он, будучи в Париже. Да и самая обстановка дома на Плющихе, анфилада комнат, их убранство, меблировка напоминали скорее Париж, нежели Москву.

Репину нравился Фет своей оригинальностью: он настолько был самобытен, что Репин при каждом посещении любовался им. Художнику импонировала и присущая Фету правдивость, и «грубоватая простота», и даже то, что ни в фигуре поэта, ни в разговоре его не было ничего «поэтического», а скорее «проза хозяина, дельца, многоопытного и очень умного».

Заинтересовала Репина и другая импозантная фигура - историк и философ Владимир Сергеевич Соловьев, с которым он познакомился на одном из обедов у Фета. Репину понравилась и огромная эрудиция Соловьева, и его великолепные рассказы о русской старине, и, может быть это и было самое главное, - прекрасная, в высшей степени интересная для художника внешность Соловьева.

Весь московский период жизни Репина крепчайшими нитями связан с именем Саввы Ивановича Мамонтова.

Мамонтов - весьма примечательная личность, оставившая заметный след в истории русского искусства. Крупный делец, обладатель большого состояния, он был замечательным русским самородком - музыкантом, рисовальщиком, актером, режиссером. Великолепный знаток русского искусства, Мамонтов не жалел средств для всевозможной помощи различным деятелям русской культуры. В его московском доме и в усадьбе Абрамцево постоянно бывали и подолгу живали крупнейшие русские художники, музыканты, актеры.

Крупнейший деятель русского театрального искусства Константин Сергеевич Станиславский говорил, что дом Мамонтова был настоящим приютом для молодых талантливых художников, скульпторов, артистов, музыкантов, певцов, танцоров.

К. С. Станиславский писал в своей книге «Моя жизнь в искусстве»: «Мамонтов... дал могучий толчок культуре русского оперного дела: выдвинул Шаляпина, сделал при его посредстве популярным Мусоргского, забракованного многими знатоками, создал в своем театре огромный успех опере Римского-Корсакова «Садко» и содействовал этим пробуждению его творческой энергии к созданию «Царской невесты» и «Салтана», написанных для мамонтовской оперы и впервые здесь исполнявшихся. Здесь же, в его театре, где он показал нам ряд прекрасных оперных постановок своей режиссерской работы, мы впервые увидели, вместо прежних ремесленных декораций, ряд замечательных созданий кисти Васнецова, Поленова, Серова, Коровина, которые вместе с Репиным, Антокольским и другими лучшими русскими художниками того времени почти выросли и, можно сказать, прожили жизнь в доме и семье Мамонтова».

Алексей Максимович Горький дал Савве Ивановичу великолепную характеристику: «Мамонтов хорошо чувствовал талантливых людей, всю жизнь прожил среди них, многих, как Федор Шаляпин, Врубель, Виктор Васнецов - и не только этих, - поставил на ноги, да и сам был исключительно, завидно даровит».

В конце 1899 года в результате финансовой катастрофы Мамонтов был арестован и посажен в тюрьму. Его обвиняли в финансовых злоупотреблениях. Но это обвинение оказалось ложным, и через год Мамонтов был оправдан по суду и освобожден.

Портрет В. М. Васнецова. 1882

Виднейшие русские художники послали Мамонтову в тюрьму письмо, выражавшее их горячую любовь к Савве Ивановичу. Они писали: «Твоя чуткая художественная душа всегда отзывалась на наши творческие порывы... Ты был нашим другом и товарищем... Исполнение многих наших больших работ значительно облегчалось благодаря тому, что твои мастерские давали нам гостеприимный приют... Мы, художники, для которых без высокого искусства нет жизни, провозглашаем тебе честь и славу за все хорошее, внесенное тобою в родное искусство».

Это письмо было подписано многими художниками, в том числе и Репиным.

Мамонтов познакомился и подружился с Репиным еще в 1873 году в Париже, когда приезжал туда и частенько бывал у В. Д. Поленова. «Люб он мне», - писал Мамонтов Поленову о Репине в 1874 году. Еще тогда Мамонтов радовался намерению Поленова и Репина переселиться в Москву. «Ах, черт возьми, - писал он Поленову, - как бы это хорошо, если Репин, Мордух (М. М. Антокольский. - С. И.), вы в самом деле были бы в Москве. Как бы можно было бы хорошо, деятельно, художественно зажить».

И теперь, с первых же своих московских дней и до отъезда в Петербург в конце 1882 года, то есть в продолжение целых пяти лет, Репин постоянно виделся с Саввой Ивановичем в Москве и в его имении «Абрамцево».