Царевна Софья

Большое полотно «Царевна Софья» выполнено Репиным в Москве за очень короткий срок - немногим более года.

Сестра Петра Первого царевна Софья - примечательная историческая личность, одна из образованнейших женщин своего времени, властная, честолюбивая, умная. Это был сильный враг Петра. Ее трагедия представляла большой интерес для живописца. Репину захотелось отобразить этот сильный характер в самые трагические минуты ее жизни.

Самим названием картины (сообщенным Репиным в письме к И. Н. Крамскому) - «Правительница, царевна Софья Алексеевна через год после заключения ее в Новодевичьем монастыре во время казни стрельцов и пытки всей ее прислуги в 1698 г.», - Репин уточняет момент, взятый для картины. Софья, оставленная своими единомышленниками, заключена в монастырь, Петр ведет жестокое следствие, пытает сторонников и прислужников Софьи, расправляется со стрельцами. Этот драматический момент разрешен Репиным чисто психологически. Художник мог бы дать широкую историческую картину, с большим количеством персонажей. Репин же предпочел раскрыть переживания только одного, но главного действующего лица - самой Софьи.

Приступая к картине, Репин пошел в находившийся неподалеку от его квартиры Новодевичий монастырь, где в свое время была заточена царевна Софья.

Он посещал Новодевичий монастырь неоднократно, и каждое посещение приводило его к все большему и большему увлечению картиной. Старые стены монастыря, зарешетченные окна, мрачные кельи, полумрак - все это походило скорее на тюрьму, а не на монастырь и создавало у художника необходимое для работы над картиной настроение.

Вспоминая об этом времени, дочь художника говорила, что Репин любил гулять с ней на Девичьем поле и во время этих прогулок рассказывал о царевне Софье, о ее заточении в монастыре, красочно изображал, как томится Софья за решетчатыми окнами, а у окна ее кельи висит повешенный Петром стрелец.

Репин неустанно работал над источниками, усердно изучал все, что касалось сюжета его картины, «все перечитал», не только книги историков, но и народные сказания, все, что относилось к той эпохе.

Он делал зарисовки в Историческом музее, в Оружейной палате Кремля, в домике-музее боярского быта XVII века на Варварке (ныне улица Разина).

Работая над «Царевной Софьей», художник познакомился с директором кремлевской Оружейной палаты, историком, автором огромной работы «История России с древнейших времен» Сергеем Михайловичем Соловьевым. Репин был очень благодарен за внимание Соловьева и всего персонала Оружейной палаты к его работе, за их стремление помочь художнику. Репину была предоставлена возможность зарисовывать все, что ему было нужно, вплоть до самых важных экспонатов, хранившихся в Оружейной палате, недоступных, казалось бы, ни для кого.

В своей книге «Далекое близкое» Репин писал: «Поселившись в Москве в 1877 году, я был увлечен историческими сюжетами; для них мне понадобилось работать в Оружейной палате, а директором ее был в то время Сергей Михайлович Соловьев, известный историк... В Москве, даже в ученых учреждениях, даже в библиотеках и музеях, принимают так же радушно, как и в семейных домах. Я это испытал в Оружейной палате. Так как я попросил достать для меня из витрин драгоценности не только исторически, но и вещественно неоценимой стоимости, то Сергей Михайлович указал место для устройства моего этюда недалеко от своего стола, за которым сидел он один и сосредоточенно писал. Как ни поглощен был я великолепиями старины, все же, отрываясь иногда на минутку, не мог отвести глаз от величественного старика».

Фигура высокого старика с белоснежной бородой импонировала Репину как художнику. И когда С. М. Соловьев вскоре умер, Репин, по просьбе П. М. Третьякова, написал для Третьяковской галереи его портрет.

Обращаясь, как всегда в трудных случаях, к Стасову, Репин просит его разыскать и прислать портрет царевны Софьи, который он никак в Москве найти не мог, хотя два дня «рыскал» в его поисках, умоляет хоть «со дня моря» достать костюм для царевны Софьи, потому что только Стасов, «и никто более в целом свете, никто!» не сможет достать, а вместе с костюмом - и нарукавники, и ожерелья, и костюм стрельца.

Когда Стасов прислал рисунки одежды Софьи, в доме Репина, как вспоминала его дочь, был сшит сарафан из серебряной парчи с откидными рукавами, обшитый жемчугом, и рубашка с кисейными рукавами, с золотой ниткой.

Снова и снова просит он Стасова «приберегать» для него все, что касается царевны Софьи («буду счастлив за всякий клочок, который вы откопаете»), спрашивает, не может ли Стасов сделать выписки из иностранных книг, в которых говорится о царевне.

И Стасов старательно выполняет все поручения своего друга, ищет, достает, пересылает в Москву...

Интересовался работой Репина над «Царевной Софьей» и Третьяков, дававший даже советы художнику. Так, он предложил дать в руки Софье ручное зеркало, которым тогда пользовались в высшем обществе, чтобы фигура Софьи стала выразительнее и энергичнее, «а то со сложенными руками может быть похоже на позировку». Правда, этим советом Репин не воспользовался.

Работа настолько увлекает Репина, что он отказывается даже от интереснейших путешествий, хотя очень любил всякие экскурсии Так, например, на приглашение И. Н. Крамского поехать по Волге в палубной лодке Репин отвечает, что поездка эта очень интересна, но ему нужно работать, «материалу пропасть накопил», да и «в Москве мне очень нравится, ее надобно изучить. Памятники, слава богу, есть, на все лето хватит».

Летом 1878 года в Абрамцеве Репин познакомился с Еленой Ивановной Бларамберг-Апрелевой, молодой писательницей, печатавшей свои произведения под псевдонимом «Ардов»; осенью того же года в Москве Бларамберг приезжала к нему в мастерскую позировать для картины «Царевна Софья». Дочь Репина вспоминала, что, когда Елена Ивановна приезжала позировать, она «распускала свои чудные, длинные волосы», - так требовалось художнику для портрета Софьи. Эти встречи Репина с молодой писательницей оставили след и в литературе. И. Е. Репин явился прообразом художника Горожанского, одного из действующих лиц романа Е. И. Бларамберг «Руфина Коздоева».

Помимо писательницы Бларамберг, Репину позировала для картины мать художника Серова - Валентина Семеновна; подолгу стояла в качестве натурщицы молодая портниха, жившая во флигеле того дома, где жили Репины.

В январе 1879 года Репин сообщает в письмах В. В. Стасову и П. П. Чистякову, что его «Царевна Софья» закончена, осталось всего несколько штрихов сделать, что через две недели он посылает ее в Петербург на Передвижную выставку, и признается, что «ни одна из моих прежних картин не удовлетворяла меня так, как эта, - эту мне удалось сделать очень близко к тому, как я ее воображал, и даже закончить, насколько я мог». Это признание весьма симптоматично, ведь у Репина уже были такие шедевры, как «Бурлаки на Волге», «Протодиакон» и другие. 1 февраля он пишет Стасову, что все еще работает над «Царевной Софьей»: «странное дело, когда я написал Вам, что картина кончена, тут-то и пошла работа то там, то сям». Наконец, 9 февраля картина отправлена в Петербург.

«Царевна Софья» была показана весной 1879 года на VII Передвижной выставке, сперва в Петербурге, затем в Москве, и далее во многих провинциальных городах.

Пресса заговорила о картине. Вот что писалось, например, в журнале «Всемирная иллюстрация» вскоре после открытия выставки: «Назвать это произведение выдающимся крайне недостаточно, - это произведение замечательное, выходящее из ряду; таких произведений еще не было и нет в нашей живописи... ни одна еще картина не производила такого потрясающего, такого живого впечатления, ни одна картина не действовала так на зрителя... Кто видел «Софью» Репина, перед тем долго будет носиться трагический ее образ... И. Репин оправдал этой картиной возлагающиеся на него надежды; его талант является теперь во всей своей силе и могучести; он окреп и поднялся до колоссальной величины».

Восторженно принял картину И. Н. Крамской, он считал ее одним из лучших репинских полотен, даже лучше «Бурлаков на Волге». Крамской писал об этом и самому Репину: «Я очень был тронут Вашей картиной. После «Бурлаков» это наиболее значительное произведение. Даже больше - я думаю, что эта картина еще лучше. Софья производит впечатление запертой в железную клетку тигрицы, что совершенно отвечает истории. Браво, спасибо Вам!» И В. В. Стасову: «Какой Репин!! После долгих полунеудач и полуудач он, наконец, опять решительно и резко отличился. Его «Софья» - историческая картина... Больше всех, сердечнее всех я радуюсь за Репина».

Репина радовали и отзывы прессы и, в особенности, оценка Крамского. Но «Царевна Софья» была его первой картиной на историческую тему, и он с нетерпением и даже с некоторой боязнью ждал приговора того, кого почитал своим идейным руководителем, - мнения В. В. Стасова, просил его не судить по первому впечатлению: в картину «надобно вглядеться».

Этюд для головы «Царевны Софьи». Писан с домашней портнихи. 1878

Но Стасову картина не понравилась, и, побывав на выставке, он сообщил об этом Репину. Письмо Стасова встревожило художника, и он просил Владимира Васильевича прислать ему подробный разбор картины, не стесняясь даже резкостью выражений, так как он, Репин, «приготовлен к самому резкому, правдивому слову». По получении от Стасова письма Репин с горечью писал И. Н. Крамскому, что за «Царевну Софью» только еще пока «один человек меня журил, и крепко журил» за то, что художник «дурно потерял время», что замысел картины не оригинален, что историческая тема не дело Репина, и что этот «один человек» пожалеет, если «Царевна Софья» будет иметь успех.

Речь шла о В. В. Стасове.

Стасову трудно было выступить в печати по поводу «Царевны Софьи». Картина ему не понравилась, но ведь Репин был одним из лучших его друзей, в талант которого Стасов верил беспрекословно. Любовь к Репину Стасов выражал неоднократно и в своих статьях, и в письмах к друзьям, и, пожалуй, ярче всего, с обычной своей экспансивностью, в письме к Льву Николаевичу Толстому: «Я его чорт знает как люблю и уважаю, как какого-то совершенно особенного выродка».

Любовь к Репину-художнику и в то же время необходимость, отрицательно высказаться о «Царевне Софье» долго боролись в душе Стасова. Он писал В. В. Верещагину: «Софьей» Репина я что-то не доволен, и это просто мучит меня, хотя многие части написаны просто изумительно. Право, не знаю, как быть; врать ни за что не хочу в печати, а сказать правду - это доставить великую радость, всем врагам новой русской школы - идиотам и разнокалиберным мерзавцам».

Стасову, привыкшему откликаться на всякое новое произведение искусства мгновенно, понадобилось теперь много дней, чтобы решиться, наконец, выступить. Заключительная часть его статьи «Художественные выставки 1879 года», в которой говорилось о «Царевне Софье», появилась в «Новом времени» 15 марта 1879 года. Стасов писал: «Для выражения Софьи, этой самой талантливой, огненной и страстной женщины древней Руси, для выражения страшной драмы, над нею совершившейся, у г. Репина не было нужных элементов в его художественной натуре... Он наверное никогда не видел собственными глазами того душевного порыва, который произойдет у могучей, необузданной натуры человеческой, когда вдруг все лопнуло, все обрушилось и впереди только одна зияющая пропасть. А художник-реалист, сам не видавший, тотчас же теряет способность создавать... Надо «сочинять», а это ему не к лицу... от этого-то Репин сочиняет позу, выражение, взгляд».

Мнение Стасова разделял и большой друг Репина композитор М. П. Мусоргский, писавший Стасову: «Правительница София могла и умела сделать то, чего в картине нашего друга я не видел... Зачем наш друг, художник первоклассный, не захотел поучиться у современников Софьи прежде предприятия его картины? Если бы она, т. е. Софья, из опочивальни вошла в молитвенную келью и, увидев братнины безобразия, как тигрица кинулась бы к окну и отвернулась, а глаза ее сошлись бы у самой переносицы и застыли, и она бы застыла сама с зачугуневшими кулаками, - я понял бы художника, я узнал бы Софью».

Но И. Н. Крамской упорно защищал свое положительное мнение о картине. Он писал П. М. Третьякову: «Я знаю, что есть у Репина и чего нет, но я положительно говорю: укажите мне другую картину из старинного нашего быта, о которой бы можно говорить серьезно и без смеху?»

И статья Стасова не изменила мнения Крамского. «Крепитесь! - писал он Репину после прочтения статьи. - Вы переживаете нехорошее время: чуть ли не вся критика против вас, но это ничего. Вы правы (по-моему)!»

И хотя сам Репин просил Стасова высказать по поводу картины «резкое, правдивое слово», стасовская статья крайне огорчила его. Горечь и обида чувствуются в ответном письме Репина к Крамскому: «Мне, лично, вовсе не новость, что чуть не вся критика против меня, это повторяется с каждым моим произведением. Припомните, сколько было лаю на «Бурлаков». Разница была та, что прежде Стасов составлял исключение и защищал меня. Теперь же и он лает, как старый барбос...»

Стасов, чуткий критик, на сей раз не сумел правильно оценить репинскую картину, не понял того, что Репин столь же великий реалист и в исторической живописи, сколь и в современной ему тематике. Правильно понял это М. М. Антокольский, писавший еще тогда, когда он только узнал о замысле Репина, Стасову, что не согласен с теми, кто утверждал, что Репин более «жанрист», чем «историк». Нет, писал Антокольский, «у Репина слишком богатая душа, где он может излить свою душу в красках на страницах русской истории».

«Царевна Софья», как первая картина художника на историческую тему (мы не считаем академических его работ на заданные темы), превосходна, и справедливо сказал один из наших искусствоведов, что без «Царевны Софьи» не было бы «Ивана Грозного». Стасов этого не понял. В своем неугасимом стремлении поощрять отображение в искусстве современной ему жизни и глубокой неприязни к теме исторической (вспомним, как недоброжелательно отнесся Стасов к такому изумительному историческому полотну, как «Утро стрелецкой казни» В. И. Сурикова) он не понял, что «Царевна Софья» - этап к созданию таких полотен Репина на историческую тему, которые принесли ему всемирную славу и прославили русское искусство.

Софья показана в картине в самый тяжелый момент ее жизни: ее замыслы не удались, она заточена в монастырь, ее стрельцы разгромлены. Властная, решительная женщина, с разметавшимися волосами, с окаменевшим лицом. Широко раскрытые глаза устремлены куда-то вдаль... Гневно сжаты бескровные губы. Она воплощение огромной энергии, но эта энергия не находит выхода - тяжелые стены монастыря-тюрьмы с зарешетченными окнами ей не сокрушить. А за окном - повешенный стрелец, на перекладине виселицы - мрачная, нахохлившаяся ворона... Никого нет у Софьи, лишь маленькая монахиня за ее спиной. Серый, холодный свет, проникая в окно, подчеркивает трагедию царевны.

С художественной стороны картина сделана мастерски, и в этом отношении «Царевна Софья» являет собой одно из интереснейших произведений художника. Превосходно переданы естественные цвета тканей, бархата на стуле, парчи, ковра, жемчуга. Великолепны детали, в особенности капли воска на платье царицы, чувствуется, как падали они с горящей свечи и застывали на серебристой парче; тусклым светом блещут лампадки; на столе вот только что была раскрыта и отброшена в сторону библия. Тщательно выписано лицо царевны, горькая складка у рта, морщинки над переносицей.

Даже критики, в том числе и Стасов, не могли сделать ни малейших замечаний по мастерству выполнения картины.

Репин ценил свою картину и не раз возвращался к теме «Петр и Софья». Так, в 1880 году он сделал рисунок с «Царевны Софьи» для американского журнала и в том же году для того же журнала написал новый рисунок «Софья увещевает стрельцов». Спустя три года этот рисунок был опубликован и в России в журнале «Живописное обозрение», с редакционной заметкой. В заметке говорилось:

«Момент, избранный художником, полон трагизма; Софья изображена им уже в монастырском заточении. В отсутствии Петра она замышляет против него новые козни и заговоры. Пользуясь темнотою ночи, преданные стрелецкие головы приходят к ней клясться в верности. С крестом в руках встречает их на лестнице в сенях монастыря сама царевна. Горячие речи льются из уст ее, зажигая сердца стрельцов, в которых давно накипела злоба против Петра. Судорожно сжимает она в руке свой крест, которым клянется не выдавать тех, кто пойдет заодно с нею. И стрелецкие головы, высоко поднимая руки с двуперстным сложением, на том же кресте клянутся ей в верности... А тусклый свет фонаря освещает, с одной стороны, энергичную, сильную фигуру царевны, которую не смирила и наброшенная на ее плечи иноческая мантия, ни надвинутый на брови монашеский шлык; с другой стороны - свет скользит по плечам, головам и рукам стрельцов, сбившихся в кучу у ног Софьи, на нижних ступенях лестницы среди толпы мелькают стволы тяжелых пищалей, блестят лезвия бердышей... А вверху лестницы, едва приметная, выглядывает из-за каменного стояка голова церковной няни, которая стоит настороже».

Этот рисунок в какой-то степени повторяет тему картины «Царевна Софья» и в то же время дает дальнейшее развитие этой темы. В картине Софья изображена в момент, когда все для нее кончено, нет никакого выхода и остается лишь лютая злоба на судьбу, на Петра, на людей, отказавшихся от нее. На рисунке царевна вновь в действии, ей кажется, что еще не все потеряно, верные стрельцы с нею, они слушают ее пламенную речь, их лица вдохновлены, они готовы опять идти за Софьей. Если в картине Софья - тигрица в запертой клетке, откуда нет выхода, то на рисунке - тигрица пытается сломать железную решетку клетки, вновь выйти на свободу, вновь творить козни против ненавистного ей царственного брата.

Примерно к той же эпохе относится и написанная Репиным в Москве в 1879 году картина «Ратник XVII века». Эту картину, конечно, нельзя отнести к первоклассным репинским картинам ни по живописному решению, ни по психологичности, и мы упоминаем о ней лишь как о свидетельстве большого интереса художника во время его московской жизни к исторической теме.