Репин и Толстой

Московская жизнь ознаменовалась для Репина знакомством с Львом Николаевичем Толстым. Уже с первых встреч между двумя великими людьми возникла взаимная симпатия, перешедшая вскоре в большую дружбу, продолжавшуюся в течение трех десятилетий, вплоть до смерти писателя.

Почти ежедневные свидания в Москве, когда оба они жили там, далее - переписка и встречи с Толстым в Москве и в Ясной Поляне, куда чуть ли не ежегодно приезжал художник, были плодотворны и для Репина и для Толстого. Их постоянные беседы об искусстве оплодотворяли творческую мысль того и другого. Их дружба сослужила и большую службу для русского искусства - Репин создал целую галерею портретов Льва Николаевича, и маслом, и акварелью, и пером, и карандашом. Он создал такие портреты Толстого, которые не были превзойдены никем, хотя Льва Николаевича рисовали крупнейшие русские художники.

Знакомство Репина с Львом Николаевичем началось через посредство В. В. Стасова.

В марте 1878 года Стасов послал Толстому свою статью, напечатанную в газете «Новое время» - с VI Передвижной выставке, в которой критик высоко отозвался о репинских картинах, показанных на этой выставке (там были представлены «Мужичок из робких», «Протодиакон», «Портрет матери»). Стасов говорил в этой статье, что Репин, пробыв за границей несколько лет, не создал там замечательных вещей, а теперь, вернувшись на родину, опять очутился в родственной его таланту атмосфере и создал великолепные полотна.

Толстой, только недавно лично познакомившийся со Стасовым, заинтересовался его статьей, похвалил ее в письме к Стасову и написал о Репине: «...ваше суждение о Репине я вполне разделяю, но он, кажется, не выбрался еще на дорогу, а жару в нем больше всех».

В ответном письме Стасов, обрадованный отзывом Льва Николаевича о Репине, писал: «Что вам Репин симпатичен - это меня бог знает как радует... У Репина такая же дельная, не подмесная, не развлекающаяся ни на что постороннее натура, как и у вас. А это не всякий день увидишь... А еще, Репин всех умнее и образованнее всех наших художников».

Стасов переслал письмо Льва Николаевича Репину, и тот восхитился отзывом Толстого. Он послал Стасову восторженное письмо: вот-де сам Толстой («Наш идол», как называл его Репин) написал о нем! Репин полностью согласился со словами Льва Николаевича «не выбрался еще на дорогу», потому что и сам так считал.

И далее Репин высказывает свои откровенные мысли о Льве Николаевиче: «Боже мой, какая всеобъемлющая душа у этого Толстого! Все, что только родилось, живет, дышит, и вся природа - все это верно отразилось в нем, без малейшей фальши и, прочтенное раз, так и остается перед глазами на всю жизнь с живыми движениями, страстями, словами... все это родные, близкие люди, с которыми, кажется, жил с самого детства».

В октябре 1880 года, как-то вечером, в репинскую мастерскую в Большом Трубном переулке пришел, совершенно неожиданно для Репина, Лев Николаевич Толстой, ненадолго приехавший в Москву из Ясной Поляны.

Так состоялось их личное знакомство.

Репин писал впоследствии: «...я представлял себе... что Лев Толстой очень своеобразный барин, граф, высокого роста, брюнет и не такой большеголовый... А это странный человек, какой-то деятель по страсти, убежденный проповедник... Он чем-то потрясен, расстроен - в голосе его звучит трагическая нота, а из-под густых грозных бровей светятся фосфорическим блеском глаза строгого покаяния».

К сожалению, художник очень мало записал и в своих воспоминаниях и в письмах о большом разговоре, который произошел при этой первой встрече с Толстым. Лев Николаевич говорил о вопиющем равнодушии к ужасам жизни простого народа, что люди настолько привыкли к этим ужасам, что даже не замечают их, что люди потеряли совесть, несправедливо относятся к бедным людям, бессовестно порабощенным и постоянно угнетаемым.

Репин писал В. В. Стасову: «Я почувствовал себя такой мелочью, ничтожеством, мальчишкой! Мне хотелось его слушать и слушать без конца, расспросить его обо всем. И он не был скуп... он говорил много, сердечно и увлекательно... (Он был глубоко растроган и взволнован, как мне показалось; и было отчего, он высказывал глубокую веру в народ русский)».

Когда Лев Николаевич уходил, Репин попросил позволения проводить его до квартиры - примерно четверть часа ходьбы от дома, где жил Репин. Прощаясь, Толстой предложил Репину по окончании рабочего дня заходить к нему, чтобы вместе совершать предобеденные прогулки. Эти прогулки впоследствии вошли у них в привычку и происходили почти ежедневно.

Они разговаривали, не замечая ни времени, ни места, забывали об обеде, забирались иногда очень далеко и изрядно уставали, так что возвращались домой на конке, обязательно наверху, на «империале», как любил Толстой. «В сумерках, - вспоминал Репин, - Москва зажигалась огнями; с нашей вышки интересно было наблюдать кипучий город в эти часы особенного движения и торопливости обывателей. Кишел муравейник и тонул в темневшей глубине улиц, во мраке».

Посетив в первый раз мастерскую Репина, Толстой высказал свое мнение по поводу некоторых репинских картин. Репин поначалу беспрекословно принял эти замечания, согласился с ними. Так, он пишет Стасову: «Меня он очень хвалил и одобрял... А более всего ему понравились малороссийские «досвитки», - помните, которую Вы и смотреть не стали, а он ее удостоил названием картины, прочие - этюды только. В «Запорожцах» он мне подсказал много хороших и очень пластических деталей первой важности, живых и характерных подробностей... И хотя он ни одного намека не сказал, но я понял, что он представлял себе совершенно иначе «Запорожцев» и, конечно, неизмеримо выше моих каракулей. Эта мысль до того выворачивала меня, что я решился бросить эту сцену - глупой она мне показалась; я буду искать другую у запорожцев; надо взять полнее, шире (пока я отложил ее в сторону и занялся малороссийским казачком «На досвитках»). «Крестный ход» ему очень понравился как картина, но он сказал, что удивляется, как мог я взять такой избитый, истрепанный сюжет, в котором он не видит ровно ничего; и знаете ли, ведь он прав! Конечно, я картину эту окончу после, уж слишком много работаю над ней, много собрано материала, жаль бросать. Да, много я передумал после него, и мне кажется, что даже кругозор мой несколько расширился и просветлел».

Но вскоре художник понял, что Толстой был неправ в своей оценке. Уже через несколько дней Репин с любовью возобновил работу над «Запорожцами» и сообщил об этом в письме к В. В. Стасову: «...ну, и народец же! Где тут писать, голова кругом идет от их гаму и шуму... я совершенно нечаянно отвернул холст и не утерпел, взялся за палитру и вот недели две с половиной без отдыха живу с ними, нельзя расстаться - веселый народ... Недаром про них Гоголь писал, все это правда! Чертовский народ!.. Никто на всем свете не чувствовал так глубоко свободы, равенства и братства!.. Да где тут раздумывать, пусть это будет и глумная картина, а все-таки напишу, не могу».

Репин закончил «Запорожцев» уже в Петербурге, и эта картина - одно из лучших полотен художника. Не изменил он и «Крестный ход», закончил и эту картину так, как первоначально ее замыслил.

Да и не только в отношении оценок своих картин Репин не соглашался с великим русским писателем, но и вообще с отношением Толстого к искусству. Прогулки по бульварам Москвы, бесконечные разговоры во время этих хождений «взбудораживали» Репина до того, что он «не мог после спать, голова шла кругом от его (Толстого. - С. И.) беспощадных приговоров отжившим формам жизни», и частенько переходили в спор и довольно резкий, когда вопрос касался искусства.

Репин часто бывал в доме Льва Николаевича в Хамовниках.

В 1882 году он рисовал там портрет последователя Толстого - Василия Кирилловича Сютаева, показанный на Передвижной выставке.

Но к созданию образа Толстого Репин еще долго не приступал, он все изучал Льва Николаевича, присматривался к нему и лишь в 1887 году написал первый портрет писателя.

Еще раньше, в 1882-1886 годах, Репин сделал несколько рисунков, изображающих Толстого на Всероссийской переписи населения.

Перепись в Москве производилась в начале 1882 года. До начала переписи, в январе 1882 года, в московской газете «Современные известия» была опубликована статья Льва Толстого «О переписи в Москве», в которой Лев Николаевич писал, что считает необходимым использовать перепись не только для получения статистических данных, но и для того, чтобы определить распространение нищеты в Москве и оказать помощь нуждающимся.

Репин заинтересовался статьей Толстого, сообщил о ней Стасову и рекомендовал ему ознакомиться с ней. Репин писал, что «очень любопытно, просто и сильно написано; хотя, конечно, останется гласом вопиющего в пустыне или сведется в конце концов на ту же филантропию, которой он (Толстой. - С. И.) не любит».

Лев Толстой лично участвовал в переписи, посетил ряд домов по Смоленскому рынку и по Проточному переулку, где жила московская беднота, босяки, видел страшные сцены нищеты, голода и, по окончании переписи, принялся писать трактат «Так что же нам делать?», в котором хотел подвести итоги виденному нм во время переписи. Статья, в которой Толстой остро разоблачил язвы современного общества, была запрещена в России. Предполагалось, в связи с этим, напечатать статью за границей.

Прочтя толстовскую статью в рукописи, данной ему другом Льва Николаевича, В. Г. Чертковым, Репин сделал к этому трактату серию иллюстраций, показывающих и самую перепись и участие в ней Льва Толстого. Эти иллюстрации датированы художником 1885-1886 годами. В основу их легли, несомненно, его личные впечатления, собственные наблюдения в течение нескольких лет московской жизни.

Мы не располагаем данными о том, что Репин был во время переписи вместе с Львом Николаевичем, но сами иллюстрации убедительно свидетельствуют об этом. Замысел их, несомненно, относится к московскому периоду жизни художника, и именно к 1882 году - году переписи.

Репин показал в своих рисунках различные стороны быта городской бедноты. Вот по улице городовые ведут толпу босяков, задержанных из-за собирания милостыни (а что другое могли они делать?). Далее - городовой и дворник ведут в участок пьяную женщину, конечно, проститутку, которую нужда вывела на улицу; на этом рисунке запечатлен и Лев Толстой - он остановился, увидев эту сцену.

На третьей иллюстрации Репин показал Льва Николаевича в каморке большого ночлежного дома, так называемой «Римановской крепости», где писателя с ненавистью и гневом встречает растрепанная женщина, а в углу, на кровати, спит пьяный оборванец. На четвертом рисунке - похороны бедной прачки. На пятом - ночлежники, перепуганные приходом к ним переписчиков, среди которых виден и Лев Толстой.

И, наконец, последний рисунок этой серии - незавершенный эскиз «У костра»: в морозный день Толстой стоит у костра, окруженного толпой замерзших бедняков.

Рисунки к трактату Толстого Репин делал с натуры, поэтому так ярко и сочно отобразил он в них жизнь московской бедноты.

В этих иллюстрациях - первые репинские зарисовки Льва Николаевича. К созданию же целой толстовской сюиты художник приступил лишь пятью годами позже.

В 1887 году, побывав в августе в Москве, Репин съездил в Ясную Поляну, пробыл там неделю, сделал ряд зарисовок Толстого и написал великолепный портрет Льва Николаевича - в кресле с книгой в руке и серию рисунков, изображающих Льва Николаевича пашущим. Эти рисунки послужили впоследствии Репину материалом для создания картины «Толстой на пашне».

Толстой и счетчики на переписи. Иллюстрация к статье Л. Н. Толстого, «Так что же нам делать?». 1886

«У нас - завтра будет неделя - живет Репин и пишет мой портрет и отнимает у меня время, но я рад и очень полюбил его, - писал Толстой В. Г. Черткову. - ...он очень хороший и серьезный человек. Мы много говорили с ним. Он очень много подвинулся с тех пор, как я не видал его». В другом письме Толстой писал: «Я его еще больше полюбил. Живой, растущий человек». И в письме к Н. Н. Страхову: «Репина... я так же высоко ценю, как и вы, и сердечно люблю... Я знаю, что он меня любит, как и я его».

Портрет Толстого был выполнен в двух вариантах. В первом варианте Лев Николаевич сидит в кресле за большим письменным столом. Фоном служит большой книжный шкаф. На столе - книги, бумага, корреспонденция, чернильница. В руке Толстого - брошюра.

Этот вариант не понравился Репину, и он сделал второй портрет. Здесь Репин отбросил все бытовые аксессуары: нет книжного шкафа, убрано все со стола. Все внимание сосредоточено на Толстом. Книга в руке писателя раскрыта, но он не читает ее. Поток мысли заставил его отложить чтение. Толстой весь сосредоточен, он раздумывает над прочитанным. Зритель видит, чувствует эту работу ума великого мыслителя.

«Это - крупный исторический памятник, - писал о портрете Стасов П. М. Третьякову, - но вместе - один из изумительнейших жанров всей русской школы». И Стасов восклицает: «А как наш Репин идет вперед - просто гигантскими шагами!»

Портрет Толстого Репин создал всего за три сеанса. Художнику удалось запечатлеть на полотне те черты Толстого, какие записал он в плане задуманной, но не написанной им статьи о Толстом:

«Вырубленный задорно топором, он моделирован так интересно, что после его, на первый взгляд грубых простых черт, все другие покажутся скучны... Необыкновенно привлекательны и аристократически благородны были его губы. Широкий рот очерчивался смело, энергично, углы тонко извивались, прячась под львиными усами... Очертание всего рта было классически прекрасно. Выдающийся подбородок... Энергия воли, физическая сила и чисто скифская беспощадность ко всему отжившему культу. «Не молчать перед правдой царицею». Выражение победы духа над страстями».

Великолепна и картина «Лев Толстой на пашне».

Репин сам в своих воспоминаниях сказал, как создавались подготовительные материалы к картине и какой жизненный факт отобразил он. Репин пишет: «В один жаркий августовский день, в самую припеку... Лев Николаевич собирался вспахать поле вдовы... Шесть часов, без отдыха, он бороздил сохой черную землю, то поднимаясь в гору, то спускаясь по отлогой местности к оврагу. У меня в руках был альбомчик, и я, не теряя времени... ловлю чертами момент прохождения мимо меня всего кортежа... А великий оратаюшка все так же неизменно методически двигался взад и вперед, прибавляя борозды. Менялись только тени от солнца да посконная рубаха его становилась все темнее и темнее особенно на груди, на лопатках и плечах от пота и черноземной садившейся туда пыли».

Этой картиной художник очень дорожил и горячо защищал ее идею в спорах. Так, когда П. М. Третьяков высказал мнение, что неудобно изображать Толстого за плугом, это, мол, будет похоже на рекламу, и что-де с прежних писателей подобных картин не писали, Репин ответил, что он никогда в жизни с этим не согласится: «А что не писали этюдов с натуры с прежних гениев - это очень жаль. Я дорого бы дал теперь за картинку из жизни Пушкина, Гоголя, Лермонтова и др. Тут есть какое-то брюзгливое ворчанье современников к новым явлениям - черта мне антипатичная и ничем, кроме ссылки на прежде, не оправданная».

В 1887 году Репин сделал еще один рисунок - Толстой, сидящий с книгой в так называемом «дедовском кресле». Зажженная свеча дает скудный свет. Толстой напрягает зрение, читая при таком свете.

Первые портреты Толстого, написанные Репиным, несказанно обрадовали Стасова. Он писал художнику: «Какой восторг, что Вы написали Льва. То-то должно быть великое чудо!!! Воображаю, с каким чувством Вы на него взглядывали из-за своего холста. Ведь Вы еще в первый раз на своем веку писали с гениального, со всемирного человека».

П. М. Третьяков был обрадован, но озабочен поездкой Репина в Ясную Поляну. Он не знал еще, какой именно портрет Толстого сделал Репин. «Ужасно жаль, - писал он художнику в августе 1887 года, - что я не знал, что Вы отправлялись к Льву Николаевичу, так жаль, что и сказать нельзя, и вот почему. Года три уже у меня была мысль: когда Вы поедете на юг к себе на родину... то я хотел тогда надоумить Вас или посоветовать заехать к Толстому и непременно написать его портрет... Вот Вы так не только проездом, а даже нарочно съездили туда и написали портрет, значит, мы сошлись в надобности и желании сделать портрет; и самое дело уже сделано. Но вот тут-то для меня и беспокойство: то ли сделано, что мне казалось необходимым и что можно сделать было только Вам. Лев Николаевич - такая крупная личность, что его фигура должна быть оставлена потомству во весь рост и непременно на воздухе, летом; во весь рост буквально».

Портрет был показан Репиным на XVI Передвижной выставке в 1888 году и приобретен П. М. Третьяковым.

С. А. Толстая в своих воспоминаниях говорит, что Лев Николаевич рассказал Репину о своем намерении написать «Крейцерову сонату», навеянную бетховенской музыкой, и предложил художнику сделать картину-иллюстрацию к этой повести.

Репин не отказался от предложенной темы, но и не согласился с ней. А несколько позже, уже в Петербурге, он говорил по этому поводу своему приятелю А. В. Жиркевичу: «Я смотрю... что «Крейцерова соната» - признак упадка в духовном мире Толстого. Как только он творит без тенденции, он велик, несравненен. Но как только он начинает писать, проводя нарочно какую-нибудь мысль, он заслуживает жалости. Встав в литературных работах на скользкую почву тенденции, Толстой быстро пойдет под гору... Я глубоко чту и уважаю Толстого, но философия его для меня темна и полна противоречий».

Сейчас же после посещения Ясной Поляны, в августе 1887 года Репин писал В. Г. Черткову:

«Много и часто думаю я теперь о Льве Николаевиче, вспоминаю наши разговоры. Влияние сильной, гениальной личности таково, что решительно не находишь возражений. Все кажется неотразимо, как сама истина. Однако здесь, передумывая о всем, у меня всплывает много возражений, и я с ними постоянно колеблюсь: то мне кажется, что я прав, то кажется опять, что его положения несравненно глубже и вечнее. Главное, я никак не могу помириться с его отрицанием культуры... Со своей веревочной сбруей и палочной сохой Лев Николаевич мне жалок. А при виде яснополянских обитателей в черных, грязных избах, с тараканами, без всякого света, прозябающих по вечерам у керосинового, издающего один смрад и черную копоть фитиля, мне делалось больно, и я не верю в возможность светлого, радостного настроения в этом Дантовском аду. Нет! Какая же любовь к этим существам может смириться с такой юдолью. Нет!! кто может, пусть следует благородному Прометею! Пусть он несет божественный огонь этим утлым, омертвелым существам. Их надо осветить, пробудить от прозябания... Спуститься на минуту в эту тьму и сказать: я с вами - лицемерие. Погрязнуть с ними навсегда - жертва. Подымать! Подымать до себя, давать жизнь - вот подвиг».

Это письмо подводит итог коренным противоречиям во взглядах Толстого и Репина. Непротивление злу, помощь нуждающимся в виде пахоты, тачания сапог у Толстого и решительное, твердое убеждение Репина, что помощь заключается не в этом, а в том, чтобы подымать их до себя, иначе говоря, заниматься большим, нужным и единственно правильным делом - пробуждать людей, просвещать их, чтобы они поняли, что так дальше жить нельзя, - таковы убеждения Репина московского периода его жизни. И это отношение к философии Льва Николаевича осталось у Репина навсегда.

Репин неоднократно и очень резко и впоследствии выступал против взглядов Толстого на искусство, высказанных Толстым в его статьях об искусстве. Так, Репин писал в 1893 году Т. Л. Толстой: «О боже мой! Что это Лев Николаевич, ну можно ли так шутить! Фальшивые, бездарные - Рафаэль, Вагнер, Шекспир (здесь Репин ставит множество восклицательных и вопросительных знаков. - С. И.). Ох, нет, не могу; да я даже и волноваться не могу особенно. Ведь это все равно, если бы нашелся какой- нибудь сорви-голова, который мне сказал бы, что Лев Толстой бездарен и фальшив. Ну что с таким спорить, к чему?»

Споры Репина с Толстым не помешали им глубоко любить друг друга. Каждая новая встреча двух великих людей радовала их обоих, усиливала их обоюдную привязанность.

Москва была началом этой дружбы, именно здесь она зародилась и окрепла в 1880-1882 годах.

И потом, уже переселившись из Москвы в Петербург, Репин каждую поездку свою в Москву (а приезжал он сюда почти ежегодно, иногда и по два раза в год), использовал для посещения Льва Николаевича или в Москве, если писатель жил в это время в своем московском доме, или в Ясной Поляне.

Репинская иконография Льва Николаевича Толстого, нам известная, насчитывает 12 портретов, 25 рисунков, 8 зарисовок членов семьи Толстого и 17 иллюстраций к толстовским произведениям; кроме того, Репин вылепил три бюста Льва Николаевича. Огромная и великолепная картинная галерея! Вряд ли найдется другой художник в мире, который так последовательно воспроизводил бы в своих произведениях облик одного человека.

Наиболее интересной поездкой, через Москву в Ясную Поляну, была поездка в 1891 году, когда Репин пробыл у Толстого свыше двух недель и создал замечательные портреты писателя. Эта поездка была очень плодотворна и много значила для самого художника. Он писал дочери Толстого Татьяне Львовне: «Как мне хорошо жилось в Ясной Поляне! Эти семнадцать дней были такие чистые, свежие, ясные, наполненные интересным трудом и симпатичным, отрадным отдыхом. Сколько было разнообразных людей, впечатлений и мыслей! Сколько особенных эпизодов, так западающих в душу, настойчиво преследующих, побуждая выразиться в какой-нибудь художественной форме. И все это только аксессуар, только фон для главной фигуры. Маститый человек с нависшими бровями, все сосредоточивая в себе, своими добрыми глазами, как солнцем, освещает все».

«Работаем до упаду!» - писал Репин Стасову из Ясной Поляны. И, действительно, он работал до упаду. Из его полотен 1891 года нужно отметить портрет Толстого в кабинете, затем картину «Толстой на отдыхе» и большой портрет, во весь рост, в лесу. Толстого на отдыхе Репин изобразил лежащим под деревом в лесу, с книгой в руке - обычный отдых Льва Николаевича. Репин так писал о замысле этой картины: «Я все утро жил в Ясной Поляне, в лесу. Лев Николаевич лежал недалеко от меня с книгой в руке, в уютном месте, под деревьями, в тени, на своем синем халате, укрывшись белым. Как живописно местами трогали его сквозь ветви солнечные пятна света!.. Я все изучал их, вспоминал и наслаждался; красивая картинка выходит».

Третья картина 1891 года изображает Толстого в лесу, на молитве. Он в длинной белой рубахе, босиком. Лицо сосредоточенное, серьезное.

В 1891 году Репин вылепил и бюст Льва Николаевича. В воспоминаниях Софьи Андреевны Толстой мы находим краткую запись о том, как работал Репин: «Все время неутомимо работал, - записала Софья Андреевна. - ...После картины неутомимый Илья Ефимович начал быстро и усердно лепить бюст Льва Николаевича... Как интересно было видеть и следить впервые за работой и скульптурой даровитого художника... Сам он, тихий, очень скрытный и в высшей степени трудолюбивый, оставил самое приятное впечатление. Он часто про себя скромно говорил: «Я совсем не талантлив, я только трудолюбив».

Заключительным этапом этой большой и длительной дружбы была телеграмма Репина Софье Андреевне Толстой в день смерти Льва Николаевича: «Свершилось. Сокрушаюсь о вас, но дух его живет. Сердца правды свободны оплакивать искренно. Устранились высокомерные наемники, слава богу».

В книге «Далекое близкое» Репин посвятил своему великому другу великолепные страницы воспоминаний.