"Иван Грозный"

С Москвой связано начало работы Репина над одной из выдающихся его картин. Замысел ее возник в 1881 году. Вот как рассказывал об этом сам Илья Ефимович в 1913 году, в беседе с корреспондентом газеты «Русское слово»: «Как-то в Москве, в 1881 г., в один из вечеров, я слушал новую вещь Римского-Корсакова «Месть». Она произвела на меня неотразимое впечатление. Эти звуки завладели мною, и я подумал, нельзя ли воплотить в живописи то настроение, которое создалось у меня под влиянием этой музыки. Я вспомнил о царе Иване. Это было в 1881 г. Кровавое событие 1 марта всех взволновало. Какая-то кровавая полоса прошла через этот год... я работал завороженный».

Сюжетом для картины Репин взял историческое событие - 16 ноября 1581 года Иван Грозный, в припадке бешенства, убил своего старшего сына, царевича Ивана.

Работать над этой картиной Репин начал в Москве. Дочь Репина В. И. Репина писала, что именно в Москве был изготовлен костюм для Ивана Грозного - черный, в виде подрясника, и для сына Грозного - розовый с серебристым отливом, синие штаны, украшенные цветочками, и сапоги с загнутыми носками. Репин сам кроил эти костюмы и сам расписывал сапоги царевича.

Да и все аксессуары для картины дала ему Москва. Н. Г. Машковцев указывает, что для дворцового покоя, в котором происходит трагедия, Репин использовал одну из комнат «Дома боярина XVII века», трон, зеркало, кафтан царя Ивана написаны с натуры в Оружейной палате; сундук нашел Репин в Румянцевском музее.

Иван Грозный. Карандашный эскиз. 1882

И карандашный эскиз, датированный Репиным 1882 годом, подтверждает, что Репин работал над этой картиной в Москве, работал напряженно, трудно, страстно. «Началась картина вдохновенно, шла залпами, - вспоминал он. - Чувства были перегружены ужасами современности... А наша ли история не дает поддержки... Но все казалось - мало. В разгар ударов удачных мест разбирала дрожь, а потом, естественно, притуплялось чувство кошмара, брала усталость и разочарование... Я упрятывал картину с болезненным разочарованием в своих силах - слабо, слабо казалось все это... Разве возможно... Но наутро испытывал опять трепет - да, что-то похожее на то, что могло быть... И нет возможности удержаться - опять в атаку. Никому не хотелось показывать этого ужаса... Я обращался в какого-то скупца, тайно живущего своей страшной картиной».

В Москве картину Репину не удалось закончить, осенью 1882 года он переехал в Петербург. Но и после 1882 года, во время приездов своих в Москву, художник продолжал работать над этим полотном. Так, осенью 1884 года он приезжал в Москву и пробыл здесь свыше месяца, изучая и зарисовывая в Оружейной палате Кремля различные предметы старины для этой картины. Окончательно же завершил он «Ивана Грозного» в Петербурге.

Царя Ивана Репин писал и с какого-то старика, найденного для него художником П. П. Чистяковым, и с мастерового, встреченного на улице, и с композитора П. И. Бларамберга, и с художника Г. Г. Мясоедова. Для царевича позировал Репину писатель В. М. Гаршин, с которым он познакомился и подружился. «В лице Гаршина, - говорил Репин, - меня поразила обреченность: у него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что мне нужно для моего царевича».

Гаршин вскоре после этого действительно погиб.

С именем Репина и с его картиной «Иван Грозный» связана Москва была и в 1885 году. В марте этого года в Москве открылась XIII Передвижная выставка, перевезенная из Петербурга, на которой, в числе прочих экспонировавшихся картин, был и репинский «Иван Грозный».

Еще до прибытия выставки в Москву москвичи интересовались, будет ли показана картина Репина. 10 марта 1885 года Третьяков писал Репину: «Теперь несколько поуспокоилось, а то все шла публика смотреть картину; многие, никогда не бывавшие в Галерее... спросят: пришла ли картина Репина? узнают, что не пришла, и уходят, не по любопытствуя взглянуть даже, что за Галерея такая».

Выставка еще не открылась, как до Репина дошли слухи, что будто бы картину не разрешили показывать в Москве, и он спрашивал П. М. Третьякова, действительно ли это так. Но пока картина была на выставке, и ее в конце марта смотрел Лев Николаевич Толстой. Он тогда же писал Репину: «Третьего дня был на выставке и хотел тотчас же писать Вам, да не успел. Написать хотелось вот что - так, как оно казалось мне: молодец Репин, именно молодец. Тут что-то бодрое, сильное, смелое и попавшее в цель. На словах многое бы сказал Вам, но в письме не хочется умствовать. У нас была геморроидальная, полоумная приживалка - старуха, и еще есть Карамазов-отец. Иоанн Ваш для меня соединение этой приживалки и Карамазова. Он самый плюгавый и жалкий убийца, какими они должны быть, - и красивая смертная красота сына. Хорошо, очень хорошо... Сказал вполне ясно. Кроме того, так мастерски, что не видать мастерства. Ну, прощайте, помогай Вам бог. Забирайте все глубже и глубже».

Восхищался картиной и В. М. Гаршин, непосредственный участник ее, имевший возможность наблюдать весь процесс создания картины. «Да, - писал он, - такой картины у нас еще не было, ни у Репина, ни у кого другого, - и я желал бы осмотреть все европейские галереи для того только, чтобы сказать то же про Европу. Представь себе Грозного, с которого соскочил царь, владыка, - ничего этого нет: перед тобой выбитый из седла зверь, который под влиянием страшного удара на минуту стал человеком». И заканчивает свое высказывание о репинской картине словами: «Я рад, что живу в то время, когда живет Илья Ефимович Репин. У меня нет похвалы для этой картины, которая была бы ее достойна».

И знаменитый русский певец Федор Иванович Шаляпин, рассказывая . о том, как он увидел репинскую картину в Третьяковской галерее и как она его поразила («Какая силища, какая мощь!»), заканчивает почти гаршинскими словами: «Считаю себя счастливцем жить вместе в одно время с дорогим Ильей Ефимовичем и горжусь принадлежать к его эпохе».

Восхищался картиной и И. Н. Крамской. В письме к Суворину он взволнованно говорил: «Вот она, вещь, в уровень таланту... Выражено и выпукло выдвинуто на первый план - нечаянность убийства!.. И как написано, боже, как написано! В самом деле, вообразите, крови тьма, а вы о ней и не думаете, и она на вас не действует, потому что в картине есть страшное, шумно выраженное отцовское горе, и его громкий крик, а в руках у него сын, сын, которого он убил, а он... вот уже не может повелевать зрачком, тяжело дышит, чувствуя горе отца, его ужас, крик и плач, он, как ребенок, хочет ему улыбнуться: «Ничего, дескать, папа, не бойся!» Ах, боже мой!»

Огромное впечатление производила и производит эта картина на зрителей.

Иван Грозный, в порыве гнева, ударил жезлом в висок и убил своего сына. Ручьем льется кровь из головы царевича. Кровь и на полу, и на кафтане, в крови руки царя. Он судорожно обхватил сына, зажимает его рану, а кровь все продолжает течь, бледнеет лицо царевича. Страшные глаза у отца, понявшего, что он сделал, страшное горе человеческое в них. И прекрасное лицо царевича, с доброй улыбкой, словно прощающего отцу это кровавое дело.

Великолепна эта картина по мастерству исполнения, по мощи, по силе психологического раскрытия характеров людей, по гармонии красок, по отделке деталей. «Иван Грозный» одно из лучших полотен Репина, в этом сходились почти все, даже некоторые реакционные газеты отдали дань талантливости художника.

Портрет И. С. Тургенева. 1874

Портрет И. С. Тургенева. 1874

Но репинское полотно не только поражало глубиной психологических характеристик. Художник обличает в нем деспотизм и тиранию царей. В этом было общественное звучание картины. И недаром всесильный обер-прокурор синода Победоносцев писал царю Александру III: «Стали присылать мне с разных сторон письма, с указанием на то, что на Передвижной выставке выставлена картина, оскорбляющая у многих нравственное чувство: Иван Грозный с убиенным сыном. Сегодня я увидел эту картину и не мог смотреть на нее без отвращения. Удивительное ныне художество: без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения. Прежние картины того же художника Репина отличались этой наклонностью и были противны. Трудно понять, какой мыслью задается художник, рассказывая во всей реальности именно такие моменты. И к чему тут Иван Грозный? Кроме тенденции известного рода, не приберешь другого мотива».

Действия правительства последовали тотчас же после этого письма. Третьяков, купивший картину, получил от московского обер-полицмейстера секретное предписание, в котором говорилось: «Государь император высочайше повелеть соизволил картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван» не допускать для выставок и вообще не дозволять распространения ее в публике какими-либо другими способами». Далее обер-полицмейстер «считает долгом» сообщить Третьякову: «...принимая во внимание, что вышеупомянутая картина приобретена Вами для картинной галереи Вашей, открытой посещению и осмотру публики, имею честь покорнейше просить Вас не выставлять картины в помещениях, доступных публике».

Репин, которому Третьяков сейчас же сообщил о запрещении его картины, писал В. В. Стасову, что его «прихлопнули в Москве, в понедельник, 1 апреля», и спрашивал П. М. Третьякова, как он устроил теперь картину «Иван Грозный»: будет ли хранить ее в секрете или в общей галерее? И далее со всей резкостью, свойственной ему в таких случаях, пишет: «Как это все глупо вышло! Я хотел было идти теперь к в. кн. (великому князю Владимиру, президенту Академии художеств. - С. И.) но раздумал; другое дело, если бы с ними можно было поговорить откровенно, по душе, по-человечески, совершенно серьезно. Но что вы станете объяснять гвардейскому офицеру, никогда не мыслившему и имеющему свое особое миросозерцание, в котором нашей логике нет места!.. Бесполезно! Одна пустая трата драгоценного времени и еще порча крови».

Третьяков сообщил Репину, что картина «Иван Грозный», до его переезда на дачу, будет спрятана, затем поставлена на мольберте в одной из жилых комнат Третьякова, а потом, когда будет сделана пристройка в галерее, то картина будет выставлена в особой комнате, запертой для публики.

Но этим дело с картиной «Иван Грозный» еще не кончилось. Запрещение цензуры распространилось и дальше. Журнал «Нива» (как известно, самое распространенное издание в дореволюционной России) просил цензурный комитет разрешить печатание на страницах «Нивы» репродукции с картины «Иван Грозный». Ответ был такой: «Независимо удручающего впечатления, производимого на зрителя, по мнению цензоров, представляется неудобством напечатание в недорогом, имеющем 170 000 подписчиков, журнале такого снимка в том отношении, что этим как бы увековечивается все зверство, на которое способен был русский царь, хотя бы и отдаленного времени. Что же поучительного такая картина может дать юному читателю? Едва ли задача таких журналов, как «Нива», популяризировать идею о царском самосуде и зверской несдержанности. Ввиду изложенного цензор не считает возможным дозволение снимка на страницах «Нивы».

Только через три месяца, по ходатайству художника Боголюбова перед царем (Боголюбов был когда-то воспитателем царя), картину было разрешено выставить в Третьяковской галерее.

Все приходившие тогда и приходящие сейчас в Третьяковскую галерею в репинских залах в первую очередь останавливаются у «Ивана Грозного» и часами не отходят от картины.

Страшная картина! Сам Репин говорил: «Я работал завороженный. Мне минутами становилось страшно. Я отворачивался от этой картины, прятал ее. На моих друзей она производила то же впечатление. Но что-то звало меня к этой картине, и я опять работал над ней». Репин жаловался Третьякову, сколько горя пережил он с «Иваном Грозным», сколько сил потратил на это полотно!

О том, как относился к «Ивану Грозному» простой московский народ, говорил современник Репина и один из старейших советских художников В. К. Бялыницкий-Бируля. Рассказывая, что на выставку передвижников, открытую в здании Училища живописи, ваяния и зодчества, где должна была быть выставлена картина «Иван Грозный», публика не могла свободно войти с парадного хода, а должна была встать в очередь, вытянувшуюся по всей Мясницкой улице, Бялыницкий-Бируля приводит такой эпизод. Он был одним из устроителей Передвижной выставки и присутствовал там во время ее устройства. Накануне открытия, когда еще не завершен был целый ряд работ, когда оставались считанные часы и все работали с большим напряжением, вдруг замолкли молотки столяров и обойщиков. В чем дело? Ведь дорога каждая минута! Бялыницкий-Бируля бросился к рабочим и увидел такое зрелище: рабочие вынули из ящика картину Репина «Иван Грозный», поставили ее к стеллажам, и все, с молотками в руках, застыли в каком-то оцепенении, смотря на картину, в глубоком молчании переживая огромное волнение.

В январе 1913 года в Третьяковской галерее произошло драматическое происшествие, вызвавшее срочный приезд Репина в Москву.

В. М. Гаршин. Этюд для головы царевича. 1883

16 января молодой человек, по профессии иконописец, из старообрядцев, Абрам Балашов, изрезал ножом картину «Иван Грозный». Из трех ударов один пришелся на лицо Грозного - от середины виска, пересекая ухо, до плеча, - второй разрез прошел по контуру носа царевича, задев щеку Грозного и уничтожив весь очерк носа царевича, третий повредил пальцы правой руки царевича, разрезал щеку у него и задел правый рукав Грозного.

Сейчас же картина, написанная на холсте, была наклеена на другой холст, из Эрмитажа были приглашены для реставрации ее Д. Ф. Богословский и И. И. Васильев. Когда вся техническая часть ее под общим руководством Богословского была закончена, из Куоккалы был вызван Репин.

Корней Иванович Чуковский, живший в то время в Куоккале и почти ежедневно бывавший у Репина в Пенатах, поведал о том, как Репин встретил это известие.

«Репин сидел в столовой, и так странно было видеть его в эти часы не в мастерской, не с кистями в руках. Я вбежал к нему, запыхавшись, и начал бормотать какие-то слова утешения, но уже через секунду умолк, увидав, что он совершенно спокоен. Он сидел и ел свой любимый картофель, подливая в тарелку прованское масло, и только брезгливо поморщился, когда Наталья Борисовна (Нордман-Северова, жена Репина. - С. И.) опять повторила свое: «будто по телу ножом». Он был уверен тогда, что картина, одна из его лучших картин, истреблена безнадежно; он еще не знал, что есть возможность реставрировать ее, и все же ни словом, ни жестом не выдал своего великого горя. Чувствовалось, что к этому спокойствию он принуждает себя: он был гораздо бледнее обычного, и его прекрасные, маленькие, стариковские, необыкновенно изящные руки дрожали мельчайшей дрожью, но его душевная дисциплина была такова, что он даже говорить не захотел о происшедшем несчастье».

Приехав в Москву 17 января, Репин немедленно пошел в Третьяковскую галерею и сам заново переписал Голову Ивана Грозного. Об этом так рассказывает Игорь Грабарь, назначенный в это время попечителем Третьяковской галереи: «Когда приехал Репин, я, не извещенный им заранее, случайно был за городом и попал в галерею только к концу дня. Каково же было мое удивление, когда мой помощник по галерее Н. Н. Черногубов сказал мне спокойным голосом: «Илья Ефимович был сегодня, реставрировал «Ивана Грозного» и очень жалел, что вас не застал, так как он сегодня же уезжает». Я света не взвидел, ибо надо было сперва условиться о наиболее безболезненном способе восстановления утраченных частей и о чисто технической стороне реставрации: производить ли ее масляными, лаковыми или акварельными красками и т. п. Хорошо зная страсть Репина к переписыванию своих картин он как раз в это время переписывал к худшему свою прекрасную вещь «Явленная икона», - я имел все основания опасаться за целость обоих голов израненной картины, все еще прекрасных, несмотря на зиявшие белой меловой подготовкой месте ранения. Когда я вошел в комнату, где была заперта картина, и увидел ее, я глазам своим не поверил: голова Грозного была совершенно новая, только что свеже написанная сверху донизу в какой-то неприятной лиловой гамме, до ужаса не вязавшейся с остальной гаммой картины. Медлить было нельзя - краски могли к утру значительно затвердеть. Узнав, что Репин писал на керосине - он давно уже заменил им скипидар прежнего времени, - я тут же сначала насухо, потом с керосином протер ватой все прописанные места, пока от утренней живописи не осталось и следа и полностью засияла живопись 1884 года... Мы с Д. Ф. Богословским остановились... именно на восстановлении при посредстве акварельных красок, что и произвели в течение недели. На самом опасном месте - на голове царевича, я работал сам, остальное сделал Богословский. Великое счастье, что на них вовсе не пострадали глаза и рот. Самое опасное и сложное место реставраций был нос царевича, по контуру совсем отсутствовавший. Восстановить его удалось только благодаря наличию превосходных фотографий с деталей, снятых до поранения и увеличенных до размеров оригинала.

Но счастье было и то, что Репин так же внезапно уехал, как и приехал. Если бы он был тут, едва ли удалось бы его убедить в необходимости смыть его новую голову и восстановить старую; он, видимо, так давно уже порывался ее исправить в соответствии со своими новыми взглядами на живопись, что несказанно обрадовался случаю, дававшему ему эту возможность. В то время у него было уже пристрастие к лиловой гамме, в которой выдержаны его картины 1900-х годов».

Происшествие было сенсационным. Все газеты опубликовали информации о покушении на картину. В «Московском листке» был опубликован снимок разрезанной части картины. Уже самые заголовки заметок о происшествии с картиной Репина показывают, насколько необычайным было это событие. «Смерть царевича Иоанна» И. Е. Репина изрезана» (газета «День»), «1. Три удара ножа. Уничтожение картины И. Е. Репина. 2. Возможно ли залечить картину?» (газета «Раннее утро»), «И. Е. Репин и судьба его картины» (газета «Речь»), «Преступление А. А. Балашова» (газета «Раннее утро»), «Отголоски безумного преступления» (газета «Московский листок»), «Порча репинской картины» (газета «Новое время»), «Психологическая экспертиза. - Вызов реставратора» (газета «Русская молва»)...

Репин получил множество писем и телеграмм со всех концов России, телеграмму с сочувствием прислала ему С. А. Толстая. В газетах «Речь», «Русское слово» и «Раннее утро» Репин опубликовал ответное письмо благодарности всем, кто выразил ему сочувствие по поводу происшествия с картиной «Иван Грозный».

Московская городская управа (владелец Третьяковской галереи) постановила ассигновать 2 500 рублей на реставрацию картины. 29 января Репин пишет П. С. Стасовой: «Какой бенефис выпал на мою долю! Конца нет телеграммам, письмам со всех концов России!» Реставрация картины в то время шла успешно, и Репин полагал, что уже в середине февраля он сможет поехать в Москву заканчивать реставрационные работы.

Когда картина была полностью реставрирована, Московская городская управа выразила Репину благодарность за безвозмездную работу по реставрации картины. Репин ответил управе: «Ваше внимание к моему труду по восстановлению растерзанной картины «Иван Грозный и сын его Иван» меня глубоко тронуло. А решение управы, как я слыхал, покрыть стеклами картины Третьяковской галлереи даже большого размера очень успокаивает; если блеск стекол и будет несколько мешать виду картин, зато сохранятся они идеально».

В апреле того же года Репин снова навестил Москву, был в Третьяковской галерее, видел свою картину и даже не догадался, что вновь переписанная им в январе голова Ивана была смыта и восстановлена в первоначальном виде.

Во время этого посещения Москвы Репин побывал на Пречистенских рабочих художественных курсах и снялся там в кругу рабочих, в память о чем ему был прислан этот фотоснимок с надписью: «Глубоко уважаемому Илье Ефимовичу Репину в память пребывания среди нас дорогого учителя-художника. 4 апреля 1913 года».

Репин уехал из Москвы, намереваясь еще раз приехать сюда для окончательной отделки картины в августе этого года.

Однако приехал он не в августе, а в октябре 1913 года, закончил отделку картины, и «Иван Грозный» вновь появился в Третьяковской галерее на прежнем месте. Началось подлинное паломничество к картине. Друзья Репина, воспользовавшись пребыванием художника в Москве, решили устроить чествование Репина по случаю возвращения к жизни его картины. Самое деятельное участие в организации чествования принял Федор Иванович Шаляпин. Сохранилась фотография, запечатлевшая это чествование.

Чествование Репина в Москве 27 октября 1913 г. Фотография

Фотография была первоначально опубликована в «Искрах» (приложение к газете «Русское слово») со следующим редакционным примечанием: «Изуродование репинской картины «Иван Грозный» вызвало в свое время взрыв негодования по адресу безумца, совершившего этот ужасный поступок, и порыв сочувствия по адресу маститого художника. Тогда посыпались тысячи сочувственных писем. Но группа почитателей таланта художника пожелала лично выразить ему свое сочувствие. 28 октября в гостинице «Княжий двор», где остановился И. Е. Репин, тесный кружок друзей и почитателей чествовали его, был прочитан адрес, покрытый бесчисленными подписями. Вечером в ресторане «Прага» те же друзья и почитатели художника устроили ему банкет».

В газете «Русское слово» от 29 октября была напечатана заметка С. С. Мамонтова об этом чествовании: «После чествования в гостинице все присутствующие тесным кружком, с И. Е. Репиным во главе, отправились обедать в ресторан «Прага». К обеду подъехал Ф. И. Шаляпин, только что спевший в Большом театре «Бориса Годунова»... В течение обеда произносились речи, среди которых выделилась речь Шаляпина, красиво уподобившего искусство солнцу, от влияния которого избавлены только те, кто лежит под землей». Как свидетельствует автор второго сообщения, в газете «Раннее утро», за обедом «Ф. И. Шаляпин рассказывал эпизоды из своей жизни и поднял бокал за друзей-художников и за И. Е. Репина».