В своем дворе

На другое утро, в пятницу, - в Чугуеве базарный день,- спозаранку ворота в наш двор были отворены, и к нам везли с базара на волах высокие возы с сеном, а на конях возы поменьше.

Посреди двора складывали громадный скирд сена; весь двор был засорен душистым сеном. Кроме того, везли еще, на волах же, возы с мешками овса, а некоторые возы поменьше также везли и на лошадях, маленьких поселянских клячах. Овес ссыпали в амбар, в закром. Освободив возы от клади, хозяева отпрягали лошадей, снимали ярма у волов и пристраивались к сторонке в ожидании расчета. Некоторые подкладывали скоту сенца, другие водили своих коней поить на Донец. Хохлы располагались под телегами и ели свиное сало с хлебом; нет, виноват, это по понедельникам свиное сало, а в пятницу ели тарань, которую долго надо было бить об телегу, чтобы она стала мягче и чтобы сухая кожа с чешуей отставала от твердого тонкого слоя мяса тарани.

Двор наш казался ярмаркой. Везде громко говорили люди, больше хохлы: мне их язык казался смешным, и, когда несколько "погепанных" хохлов говорили громко и скоро, я почти ничего не понимал. Из разных деревень были люди: из Малиновки - это близко, а были хохлы из Шелудковки, из Мохначей, из Гракова, из Коробочкиной, наши русские - из Большой Бабки и других сел.

Батенька ездил на базар на высоком рыжем мерине - смирная лошадь - в плетеной натычанке^*: надо было кое-что "взять" с базара из провизии.

^* (Натычанка - легкая бричка с плетеным кузовом.)

Приехав домой, он проверил возы и, пока складывали скирды сена и ссыпали овес, пил чай. Мы уже все напились раньше: с базара он всегда опаздывал.

Наконец батенька вышел на крыльцо с табуреткой и счетами в руках. Ему принесли стул и еще один стул для маменьки.

- Мать, а мать! Записка у тебя? Иди-бо! Ну-ка, читай, а я буду на счетах считать.

Маменька стала читать по его записке.

- Три воза из Гракова, воловых - девять рублей.

- Да, это хорошее сенцо, пырей чистый, степное; так, девять рублей,- щёлк, щёлк.

- Один воз конский - один рубль двадцать копеек.

- А это из Мохначей - луговое - дрянцо; ну да сойдет теперь и это; мешать будем.

- Из Коробочкиной - пять возов по два рубля семь гривен. Из Шелудковки четыре воза конских по рублю тридцать копеек.

- Ага, хорошие возы - парные - пять рублей двадцать копеек,- щёлк, щёлк, щёлк, щёлк.

Некоторые собственники подошли к самому крыльцу, сели внизу ждать расчета по очереди, а другие просили рассчитать их, отпустить: они были издалека - из-под Гнилицы.

- Сейчас, сейчас. Посидите, подождите,- говорил батенька.- По два сорок, по два сорок...

- Семь рублей двадцать копеек,- помогает маменька. Батенька вынимает, отстегнув жилетку, туго набитый

деньгами засаленный бумажник. Бумажки разные - старые, разорванные, склеенные. И все одна к другой: вот синеватые, вот розоватые, и беленькие есть, только все грязные, рваные и лохматые.

- Ну-ка, мать, достань из сундука, принеси сюда рубли для расчета и мелочь.

Маменька принесла длинный-длинный кошель вроде колбасы или чулка, набитый серебряными рублями, только ребра заметны.

Стали рассчитываться.

- Ну, граковцы,- говорит батенька,- вам десять рублей, вот вам двум по трешнице, а тебе - три серебряных карбованца.

На табуретке лежала кучка серебра.

Рубли были разные: некоторые были стерты и блестели, некоторые с крестами, а другие, старые, с орлами и с Петром I.

А были большие, которые стоили полтора рубля; их называли талярами.

Уже довольно долго шел расчет. Некоторые медлительно и недоверчиво считали свои деньги. Один не брал пятирублевый с оторванным и приклеенным уголком, а другой никак не мог сосчитать семь гривен серебром и медью: все жаловался, что ему недодали. Некоторые уже начали запрягать своих коней и выезжать со двора.