Барин покупатель

Мы обедали на крыльце. Постлали чистое рядно; все сидели кругом, поджав ноги: кто сбоку, кто по-турецки, калачом. Мы всегда обедаем все вместе, и Гришка, и Доняшка" и Бориска обедают с нами. Только если гости, то работники едят особо, в кухне. Был борщ с бараниной, такой жирный, что как капнет капля на скатерть, то так и застынет шариком сала. Я очень люблю молочную кашу со сметаной, вареники с творогом тоже очень вкусны.

После обеда, когда работники ушли, батенька расхваливал Бориску: и смирен, и уж работяга, так поискать. А какая сила!

- На последней ярмарке один хохол в придачу за лошадь дал мне десять мешков овса, по пяти пудов мешок. Ну, пара лошадей - ничего, свезет, думаю... Еще на постоялом в Уразовой нам к столу на ужин положили вилки. Бориска, глядя на вилки, не мог удержаться от смеху и все подталкивал Гришку,- на вилки чудно ему, будто мы господа какие. А наутро, еще на заре, дождь как из ведра полил! Как полил! Ну, выехали; еще пока песок - ничего, а как пошел чернозем - беда. Уж какой коренной в телеге, а и тот не берет. А как съехали вниз в балку к мостику, так там такая багнюка^* расквасилась - лошадям по брюхо, телеге по ступицы - потоп, да и баста! Наша телега с кибиткой, набитая мешками с овсом, как влезла! По самое горло в грязь... Что ты, сядешь, будешь делать?! На первой телеге, порожнем с лошадьми, кое-как выбились - тройку припрягли,- а эта ни с места. Нечего делать! Бориска первый и надумал, что надо на руках перетаскивать мешки. "Ну-ка, Гришка, бери-ка, это тебе не вилки!" - и хохочет: опять вилки забыть не может. Взвалит мешок в пять пудов, как влезет по колено в грязь, а где и выше! Да ведь скоком, да еще все со смехом; смеялись и мы. Удивил нас. "Ну, бери, Гришка, это тебе не вилки!" Потрудились они здорово тут. На другой день едва отмылись от грязи, так залепила все, так поналезла везде - черная, как деготь, Да, уж парень так парень! Вот такой-то кадась у меня жил Карпушка! Вот здоров был на работу! Бывало, крещенский мороз, а он на дворе в одной рубахе работает, а от самого пар валит.

^* (Багнюка (укр.) - топкая грязь.)

Под вечер приехал какой-то барин, помещик, смотреть лошадей.

Батенька надел большой двубортный жилет такого же тонкого сукна стального цвета, как и брюки. А какие чудесные пуговки были на жилете! Много, много пуговок в два ряда, и какие-то в них красненькие камешки, в золото оправленные, так и переливают. Надел синий суконный длинный сюртук, а в свой картуз положил вчетверо сложенный красный носовой платок. Шею повязал шарфом и вышел на крыльцо.

- Здравствуйте, Репка,- говорит веселым, звучным голосом пузатенький барин в сером пальто, в шапке с кокардой и красным околышем.

- Здравствуйте, здравствуйте, ваше благородие.

- Я приехал к тебе лошадей посмотреть.

- Добро пожаловать, есть лошадки разные. Вам подо что? Какой меры? Какой масти?

- Да пойдем-ка, в сарае посмотрим.

- Пожалуйте, пожалуйте, и в сарай можно.

- Ого, серые - то, серые! - невольно восклицает барин.- Это пара? Рысистые? А ну-ка, нельзя ли их вывести показать, провести?

- Ну-ка, Гришка,- говорит отец,- надень новый недоуздок да вытри ему немного сбоку,- обо что-то тернулся.

Гришка надел красивый недоуздок с красной покромкой на лбу. Как вывели - чудо! Серый в яблоках загнул шею, храпнул на всю Осиновку и как взмахнул в воздухе своим длинным серебряным густым хвостом и начал прыгать слегка - вот картина! Правду сказал Бориска!

- Э! Да он, кажется, из строгих? - говорит барин.

- Никак нет,- отвечает Гришка,- лошади смирные, как телята.

Сократил повод. Стал ласкать и похлопывать серого и взял его за пушистый чуб. Какие глаза открылись!.. Вот он повел ими вбок! Ай-ай-ай какая красота!.. И смирный!...

- А в запряжке хорошо ходит?

- Не то что в запряжке, а имеет свидетельство и от завода графа Орлова-Чесменского и на бегах призы брал в Харькове. Уж лошадь-то - и говорить не остается.

- А как цена?- спрашивает барин и как-то очень значительно посмотрел на батеньку сбоку.

- Да вот что, ваше благородие, чтобы нам лишнего не разговаривать, с одного слова скажу вам, так как вы сейчас у меня первый покупатель, и дай нам бог дело сделать с вами. Чтобы не болтать пустяков, скажу вам сразу самую решительную цену, как одну копейку,- тысяча рублей... И то парой; врозь не продаю, а пара - две тысячи рублей.

Барин слегка засвистал, отвернулся немного в сторону.

- Гм, ну, это разговор далекий; это шутки. Шутник ты, Репка; я знаю: цена красная этому коню триста рублей.

- Эх, эх! - обиделся батенька.- Ну, он у меня, слава богу, не краденый. Гришка, веди лошадь в конюшню. Прощения просим, ваше благородие.

- Что ты, что ты! Какой дерзкий! Да ведь ты их продаешь? Надо же показать, провести и запрячь. Как он нынче зазнался! Разбогател! Ты знаешь? Солдат! Да как ты смеешь грубить!

- Помилуйте, ваше благородие, какая же тут грубость? С покупателями мы понимаем. Да ведь вы шутить изволите. Желаете, проведем. Гришка, пробеги с конем по двору рысью.

Ай-ай как он выкидывает ногами! Как у него плечо ходит и что-то в животе закрокало. Кро-кро! кро-кро! Гришка два раза пробежал, и шаги лошади делались все шире и шире. Вот конек! Чудо!.. Чудо!.. Ах, вот картина!

- Да, уж каков бег, так и говорить не остается,- говорит растроганно батенька.- А запрягите-ка его в дрожки, да по ровной дороге! Смотрите, длина лошади, а какая грудь! Между передними ногами человек пролезет легко да прямой пройдет. А копытища! Какая крепость! И изволили заметить, как он наружу подковку перед нами поворачивает? Какие статьи-лады! Без всяких пороков. Четыре года лошади, с окрайками...^*

^* (Окрайки - острые края зубов молодой лошади, которые с течением времени стачиваются. По степени их сточенности определяют возраст лошади.)

Батенька подошел к лошади, притянул к себе повод, смело полез в рот красавцу и оскалил ему зубы. Показывает барину.

- Не угодно ли взглянуть - вот они, окрайки. Уж лошади, так лошади. Что тут толковать много... Я их к молдавскому визиру в "Букарешки" поведу - вот где продам.

- Ну, да что же,- говорит барин, высоко подняв брови,- если и другой такой же, то за пару я, пожалуй, дам тебе тысячу рублей.

- Нет, ваше благородие, далеко нам торговаться. А мне вот как: если будете давать за пару тысячу девятьсот девяносто девять, так и то не отдам. Я вам как первому покупателю сразу сказал решительную цену. Вот как перед богом святым.

- Нет, вижу, Репка, ты сегодня плотно поел, несговорчив. Я к тебе еще заеду.

- Милости просим: найдем и на вашу цену. У меня нынче выбор хороший. Шестнадцать лошадей в сараях стоят, есть и другие лошади.

За воротами стояла, позванивая бубенцами, пара бариновых: запряженные в тарантас вороненькие лошадки. Покатил.

- Ну-ка, Гришка, запряги мне в беговые дрожки этого серого - сбрую наборную... Илюха, хочешь со мной прокатиться? Только надо крепко мне за спину держаться.

- Ай, хочу, хочу! Буду держаться! Возьмите, батенька!

- Ну, иди скорей, надевай хорошую рубашку и новые сапоги.

Мы сели. Я крепко уцепился за батеньку. Сначала шагом выехали из ворот. Вот шаг - ну, совсем рысью идет. А как натянул батенька вожжи, как пошел он кидать нам землю и песок, даже рукам моим больно, так и сечет, и выглянуть нельзя из-за спины батеньки. Мигом взлетели на Гридину гору.

- А вот и барин, недалеко убёг от нас,- говорит батенька.

Вижу, барин пылит на своей паре и точно на одном месте топчется. Остановился. Батенька натянул вожжи, и в секунду нагнали мы барина.

- А, Репка, не думай, что ты меня обогнал: это я нарочно задержал, чтобы посмотреть рысь серого.

- Где же нам обогнать ваше благородие! Прощения просим!

И батенька важно снял шапку, красный платок из нее выскочил; я едва успел схватить его - передал. Он надел шапку, взял опять потуже вожжи, и мы, как вихрь, понеслись. Я оглянулся: барин так же пылил и топтался на месте, совсем не двигаясь за нами.

Мы скоро пролетели выгон, Харьковскую улицу, я даже не успел рассмотреть расписанных поселянских домиков - чудо как расписаны: большое фронтонное окно, широкий наличник и два окна внизу - все разными красочками и цветочками... Повернули по Никитинской; выехали к лавкам (богатые, дорогие лавки). Батенька здесь остановил, и мы почти шагом проезжали мимо купцов. Все они высыпали на нашего серого посмотреть. Я некоторых купцов знаю; они знакомы с батенькой. На ступеньках и за каменными балясинами - везде купцы и господа стояли и смотрели сверху на нас.

- Ефиму Василичу почтение! С приездом! - снял шапку Поспехов.

Кланялись Степаша Павлов, Коренев и другие.

- Ай да конь! И откуда вы такого привели? Это рысак, сейчас видно,- сказал Иван Коренев.- Рысак!

Батенька уже осторожно, чтобы не выронить красного платка, снял картуз и раскланялся с купцами.

Мы заворотили на Дворянскую улицу: тут всё большие двухэтажные дома, некоторые с балконами. Окна отворены, везде видны красивые господа и барышни. А какие красавицы барышни! Как разодеты! Все в кисеях да в шелках и с цветными зонтиками на балконах сидят, с офицерами на французском языке разговаривают и показывают на нашего серого.

А он точно понимает, что на него глядят такие красивые господа, так и выступает, так и гарцует копытами и гривой трясет. Наборные кисти висят через оглобли и раскачиваются; вычищенные медные бляшки блестят на черных ремнях, горят и переливаются на серых яблоках белой шерсти.

Вдруг наш серый как заржал! И даже луна^* за Донцом отозвалась.

^* (Луна (укр.) - эхо.)

Некоторые мальчики-дворяне смотрят на него и удивляются, что мы едем на таком чудесном коне. Мне издали нравятся мальчики-дворяне: они такие хорошенькие, чистенькие. Мне бы так хотелось с ними познакомиться! Но этого нельзя: мы поселяне.

Обогнали несколько подвод поселян - порожнем тарахтели. Вот лошаденки! Точно телята или овцы: тюп-тюп-тюп-тюп, ни с места.

Один шутник, бойкий парень, крикнул батеньке:

- Дядя, давай конями меняться?

- Цыгане будут смеяться,- ответил батенька.

- Сколько придачи дашь за моего гнедого мерина? Отъехали.

- Вишь,- говорит батенька,- малый-то караготник. "Как зайде в карагот (хоровод), как лапоть об лапоть трахне, так искры и сыпя!"

- Стой, стой! - крикнул другой, навеселе был.- Сколько дашь придачи за мою кобылу? А?

(Кляча - кожа да кости и с теленка ростом.)

- А этот,- говорит мне батенька,- щеголь-гуляка, что ни год - рубаха. А порткам и смены нет...

Мы их обдали пылью и быстро покатили.

- Стой, стой!.. Мы вас обгоним! - кричали пьяные; они изо всей мочи стали бить кто палкой, кто кнутом своих кляч. Один вскочил стоймя в телеге, лупит изо всей силы лошаденку, орет: "Дого-о-ним! Не уйде-е-ешь! Держи их!.. Держи-и-и!" Но где же им? Далеко остались...